– Когда? В мае сорок пятого?!! – ахнула Марина. – Четыре года? Не может быть!
– Солнышко, мы ведем войну с чрезвычайно умелым, хорошо обученным, отлично мотивированным и храбрым врагом! К тому же на фашистов сейчас вся цивилизованная Европа, кроме Англии, работает, снабжает их всем необходимым.
– Вся Европа, получается, против нас? Тогда понятно! – медленно сказала Марина. – Но всё-таки: в мае сорок пятого! Нет, в голове не укладывается.
– Но сегодня, после разговора с отцом, я уже не так уверен в дате! – сказал я после небольшого раздумья. – Как-то всё не так идет…
– Не так? В каком смысле – не так? – Девушка попыталась заглянуть мне в глаза.
– Если у командования получится воплотить в дело их замысел, то о каких-либо активных действиях на Юго-Западном фронте фашисты забудут до следующего года! Правда, тогда, возможно, наступление на Москву начнется на пару месяцев раньше и они могут успеть до морозов и исчерпания резервов… – вслух раздумывал я, словно забыв про присутствие девушки. Но в какой-то момент, встряхнувшись, включил контроль и, с улыбкой посмотрев на Марину, сказал: – Не переживай, солнышко, никогда им нас не победить! А когда именно война закончится – не столь важно! Главное, что она гарантированно закончится в Берлине!
Девушка несколько минут сидела абсолютно неподвижно, как будто боясь упустить нечто эфемерное. Но потом ойкнула и вскочила с бревна, поправляя юбку. Снова мелькнула бархатная кожа чуть выше коленок…
– Мне уже в госпиталь пора! Спасибо тебе, Игорь! – Она наклонилась и чмокнула меня в щеку.
Я проводил Марину до развилки главной тропинки лагеря (мимо мостков с очередным подразделением на помывке – под завистливыми взглядами!) и вздохнул, глядя в спину. Ужасные сапоги, эта грубая юбка и гимнастерка девушку не красили, но и полностью лишить ее прелести не могли. Снять бы все это… Ничего, потерпишь. Сказано же было – все еще будет. Надейся и жди, как в песне поется…
А мне пора вернуться к земляным работам! Грустно вздохнув, я поплелся к будущему полевому аэродрому.
К вечеру поле было вычищено и чуть ли не вылизано – гладкое, как Центральный аэродром имени Фрунзе. Красноармейцы с чувством выполненного долга разошлись по своим подразделениям. Только мы втроем остались на месте, прилегли на опушке ельника, набросав под уставшие от «непосильной» работы тела густые зеленые ветви. Начало темнеть, и тогда-то к нам присоединился Альбиков.
– Ты где пропадал, хитрый узбек? – добродушно поинтересовался Валуев. – Люди тут вкалывают, понимаешь…
