Однажды Константин случайно встретил его на улице. Странное было ощущение. Как если бы съемочная группа зазевалась, и в кадр фильма о Средних веках забрел кто-то в космическом скафандре из соседней массовки.
В поле зрения появился желанный подъезд. Рядом привычно опирался о стену сосед. Длинные волосы, спортивный костюм, щетина. Как он умудряется вечно поддерживать ее на уровне двухдневной небритости? Ни больше ни меньше. Словно специально, маргинальности ради.
Напротив подъезда был повален бело-синий забор, за ним — котлован, а дальше — луга. Если Константин правильно помнил карту, то еще дальше — труднопроизносимые курорты с автобусного экрана. Его дом был самым южным в городе. По задумке, на месте котлована уже должен был выситься еще один, но невидимая рука рынка корявым своим почерком внесла в планы коррективы. Застройщик обанкротился. Покупатели остались ни с чем. Теперь люди на том месте, где планировали жить, лишь изредка собирались на унылые митинги. Хотя они и писали на транспарантах «требуем», любому взглянувшему было очевидно — умоляют.
Один из самых массовых митингов Константин наблюдал с балкона. На место тогда пожаловал какой-то то ли депутат, то ли чиновник из местной администрации — плотненький мужичок в очках и костюме по цене квартиры в этом районе. Обманутые дольщики размахивали листами в красно-черных тонах, до балкона доносился недовольный гул. Мужичок то и дело вытирал короткостриженую голову носовым платком. Константин потягивал пиво и наслаждался действом. Потом слово взял обладатель костюма. Его голос с высоты был совсем неслышен, но активная жестикуляция выдавала уверенность и рассудительность. Речь была долгой, а когда он умолк, в толпе согласно закивали. А когда депутат широко — чтоб не запачкать туфли — зашагал к машине, кто-то попросил его сфотографироваться. Костя поперхнулся сухариком, а носители народного гнева принялись по-школьному строиться рядками перед объективом. Да, Уильям, ты был прав. Весь мир — театр. Отыграли спектакль и пошли на поклон. Вспышки. Аплодисменты. Браво. Бис.
— Эу, старина! — послышалось из соседской щетины, — зажигалки не найдется?
Ну это даже не театр. Это уже цирк какой-то. И артисты даже не стараются. Сколько можно ему говорить?
— Сколько можно тебе говорить? Не курю я! Не-ку-рю. Не курил и не буду. И зажигалок с собой не таскаю! Неужели не запомнить, а? Достал уже, ей-богу! Все мозги пропил: ни памяти, ни такта!
