Дневник обезьянки (1957-1982) | страница 56
Глаза не спят
Уши не спят
Думаю о глухоте
Глухота знает все
Глухота грядет
О как я боюсь тебя
Призраки призраки
Помни что страх обновляет
Нервы не спят
Кровь жива
Пусть она свернется
Пусть свернутся вены
Пусть свернется сердце
О как я боюсь тебя
Призраки призраки
О как я боюсь тебя
Лежу без сна
Думаю как рушится кладка
Из кожи и крови
Лежу без сна
Кричу смерти
Кричу концу
О как я боюсь тебя мой призрак
О как я боюсь тебя
Уродец
Я любила его моего уродца
Я делила с ним столько мечтаний
Как ни с кем другим
Мой уродец
Пробуждал столько чувств и столько грехов
Как никто другой
Я любила его своего уродца
Любила сильнее чем знала сама
До кончиков ногтей
Начали сниться сны
Его печальное лицо взбиралось все выше
Не ведая границ не зная конца
Теперь ты ушел
Теперь я в это верю
Теперь я знаю
Ты не вернешься никогда.
Было время я бы тебя умоляла
Заклинала остаться
Снова любить снова пытаться
Простить и снова жить
Но теперь ты ушел
И я снова одна
Хорошо бы проснуться и сказать
Это был сон
Сижу в кровати с сигаретой
Дым ест глаза
Рот открыт а глаза закрыты
Плакать нет сил.
Я учусь курить
Как я ненавидела этот запах
Но теперь я его полюбила
Теперь он мне необходим
Я одна в сером тумане.
Прикуриваю еще одну
Лежу в постели голая.
Я все хочу тебе рассказать
Вывалить все чтоб тебя придавило.
Чтобы ты понял.
Но ты не поймешь.
Рассказать как я люблю
Как всегда любила тебя
Как я думала что может быть
Ты тоже любишь меня
Что ты хочешь меня целовать
Но ты меня не целовал.
Я хотела коснуться тебя обнять тебя поцеловать
Я женщина.
Быть сильной позволить тебе быть слабым.
Слишком много рассказать о себе
Но я не рассказала.
Мне казалось я вижу что ты плачешь
Может быть мы все начнем сначала
Но мы не смогли.
1968
Пока я была у родителей, до меня дошел слух, что некий француз по имени Пьер Грембла проводит в студии Хью Хадсона[89] фотопробы. Я обедала с Габриэль в ресторане «Альваро» на Кингс-Роуд, как раз напротив студии, и оглянуться не успела, как в компании других девушек, олицетворяющих «свингующий Лондон», уже оказалась в очереди на пробы. Вроде бы меня заметил Джаст Джекин, который и сказал Пьеру, что нужная ему актриса сидит этажом выше в ожидании, когда ее вызовут. Спускаясь по лестнице, я заставила Пьера засмеяться. На мне была мини-юбка, и он отпустил замечание насчет моих ног, на что я ответила, что, если потребуется выпрямить мои кривые ноги, я готова на хирургическую операцию. Он предложил мне приехать в Париж на кинопробы, но я сказала, что в данный момент это невозможно, потому что у меня маленький ребенок. «Ну, тогда через несколько дней», – сказал он. Так я попала в его парижскую квартиру, где меня встретил его слуга-китаец. Мы репетировали три сцены: знакомство, признание в любви и разрыв – и это при том, что я ни слова не говорила по-французски. Я помню, что в машине, которая везла меня в дом номер 50 по набережной Пуэн-дю-Жур, я мечтала, чтобы мы попали в аварию, – ничего серьезного, просто чтобы у меня появился предлог не явиться на пробы, поскольку с моей стороны это было жутким нахальством – произносить текст на языке, которого я не знала. Прибыв на место, я стала свидетельницей того, как этот текст безупречно произносит Мариса Беренсон – изумительная актриса, впоследствии сыгравшая в фильме «Барри Линдон». Но вот подошла моя очередь спуститься по лестнице и сыграть сцену с моим партнером Сержем Генсбуром. Он окинул меня саркастическим и даже презрительным взглядом: что это за англичаночка в каком-то нелепом платье, которая бормочет свои реплики на языке, отдаленно напоминающем французский, и рыдает, смешивая эмоции, необходимые для роли, с личными переживаниями, чего он терпеть не мог. Позже он признавался, что плакала я очень хорошо, а он даже подсказал мне пару реплик, которые я забыла. Одним словом, он вел себя холодно и отчужденно, но вовсе не враждебно. И хотя он, как звезда, имел полное право наложить вето на выбор актрисы, он этим правом не воспользовался. Я ушла с Пьером. На бульваре Сен-Жермен его «порше», припаркованный напротив кафе, взорвали. Шел 68-й год. Я вернулась в Лондон. Вскоре мне позвонили и сказали, что я получила роль. Но выехать в Париж я не могла из-за начавшейся революции. Пассажирские самолеты не летали, хотя багаж иногда удавалось отправить. Так я отправила в Бурже пеленки Кейт. Мы с ней сумели добраться до Парижа только в июне.