Да, я выпиваю часто, но мало, буквально на донышке... Будь другом, плесни еще чуть-чуть... Да что ты мне налил? Такое количество только в глаза закапывать! Еще лей, еще, не жадничай! И вообще, не подашь ли мне во-он ту кружку? Она, вроде, побольше будет...
- ...Качнется купол неба, большой и звездно-снежный... Ребята, а ведь и вправду качается!..
И пылал костер, дразня нас длинными языками пламени, и мягко стелилась земля, черно-белая в лунном свете, и размышлял я о длинной дороге своих пьянок, вымощенной зеленым бутылочным стеклом. Были тут и детские вишневые наливки - красивые, манящие и бестолковые, и торопливый глоток Советского шампанского перед первым поцелуем. Были и бурные пьянки начала девяностых, каждая из которых была не просто поглощением нехитрого химического реагента, но также и актом гражданского самосознания, храброго в своей безоглядной наивности протеста против системы. Грозно шипел спирт "Рояль", вступая в химическую реакцию с Пепси-Колой и выделяя из себя белый творожистый осадок, подмигивал одним глазом Распутин, насмешливый символ канувших в Лету обеих империй.
Грязный вкус первых денег - "Кровавая Мэри", приготовленная неумелым барменом в миксере, а потом, пару лет спустя, надрывной протяжной нотой замирало послевкусие дорогого французского коньяка, оставшегося в серванте после кризиса 98-го года. И вот теперь нас, закаленных официозными фуршетами и дружескими вечеринками, уже не манит алкоголь как таковой. Мы ищем новых ощущений, погружаясь в разврат самогонообразной граппы и бесшабашный оптимизм ямайского рома. Мы снисходительно смотрим на молодежь, все еще чувствующую потребность рассматривать реальность через граненый стакан в надежде увидеть в ней новые краски. Они падают и стонут, подавленные тяжестью земной атмосферы и алкогольным отравлением, но это уже не вызывает у нас улыбки. Что толку в умении пить и оставаться трезвым? Это все равно, что соблазнять, не любя, что рифмовать прозу. И пусть другие, сжимая стакан в дрожащих руках, пойдут за ним как за горящим факелом по дороге из бутылочного стекла, нам, пресытившимся, суждено навеки остаться на самой линии фронта, отделяющей ряды славных алкоголиков от враждебной армии угрюмых трезвенников. Мы не принадлежим ни тем, ни другим. Мы - извне...
Hаутро, благодаря целительному горному воздуху, все проснулись бодрыми и здоровыми. Все, за исключением господина прокуратора. Бедный новоиспеченный турист еле двигал онемевшими конечностями, чуть не падая на четвереньки. Hо даже в такой печальной ситуации боевой дух отважного работника прокуратуры оказался не сломленным. С благородством отчаяния он умолял нас бросить его прямо здесь, поскольку дальше двигаться он не в состоянии. При этом, разумеется, добрые спутники не откажутся оставить с несчастным умирающим немного еды, питья (только не этого проклятого алкоголя!), одну палатку и - ну очень вас прошу! - одного из двух проводников. К сожалению, черствые туристы не прониклись героизмом будущего покорителя вершин, усадили его на коня (чуть было не потребовалось привязать беднягу к седлу) и отправились дальше.
