Так же поступила старушка-учительница, заведующая соседней начальной школой.
Несколько необычным для всех было выступление Рудакова:
— Ребята, здесь, на этой поляне, шумите вы, а рядом шумит река. Я проследил, как она зарождается — из множества ручейков. Одни выбиваются из-под камней, другие — из-под корней деревьев, третьи скатываются с гор, бегут вниз, звенят и зовут таких же шалунов, как и сами, и те отзываются: один стремглав летит с горы, другой продирается сквозь кустарник, третий прыгает с камня на камень, и вот они собираются вместе и получается небольшая речка. Речка бежит дальше, скликает подруг, и те бегут к ней слева и справа... Растет их сила, слышней их песня, дружней работа... Так и вы — наши ученики. Вы скатываетесь к нам со всех пригорков, образуется беспокойная шумливая школа, кончаете школу, вырываетесь на простор жизни, сливаетесь с другими такими же реками, возникает могучая полноводная река молодежи, а ей все по силам, все по плечу...
Рудаков стал рассказывать, что уже сделала, что делает молодежь и что предстоит сделать ей, нарисовал широкую картину созидательного труда, преображенной земли, и все, взрослые и дети, заслушались учителя, а Женя не сводила с него глаз: «Рудаков — какой же он молодчина! Куда до него Колесову». Но у молодчины был все тот же галстук трубочкой, плохо отутюженная рубашка и брюки и на макушке торчал хохолок — точно корешок у тыквы, и отношение к нему Жени все еще было сумбурным: и хорош и нехорош, и мил и немил. Ах, был бы он послушен, как школьник, — она бы привела его в полный порядок!..
— А сейчас, ребята, вам расскажет Еремей Прохорович, как он пришел сюда. Он первый протоптал здесь тропки и дорожки, — сказала Агния Петровна.
Из-за стола поднялся седенький, сухонький старичок с живыми, острыми, совсем еще молодыми, даже озорными глазами.
— Вот и я перед вами, оратель... Говорят мне: расскажи за три минуты, как ты нашел сюда дорогу. А я шел сюда три года. Шел, шел и сел под Красноярском. Яр был красный, а жизнь выходила черная. Посидел год — перебрался за реку Зею. Зея — река широкая, а жизнь выходила узкая. Посидел год, перебрался сюда. Вот и пришел. А что нашел? Лес нерубленый, зверь непуганый, в реке — рыба, в лесу — птица. Вот тут мы и шли. Шаг ступил — куст срубил, еще шаг — еще куст. Сто шагов — сто кустов. А шагов не сто, а тыщи. А кусты и толсты и густы. День идешь — весь в поту, а пройдешь... ну, версту, бывает — две. Лес не пускал: не смей — мое царство! Зверь зубы скалил: уходи, я тут хозяин! А я вот не ушел. Еремей — дело разумей! Бывало, Еремкой звали; а выходит, Еремей Прохоров — богатырь: рукой махнул — лес повалился — дорога легла, топнул ногою — деревня встала. Вот этими плечами и лес растолкал и зверя отогнал. А теперь бахчу стерегу, государству семена заготовляю. Вот я какой! А какие вы? Жидкие... А я как дуб. Попробуй повали! Не повалишь и не согнешь! Вот вам и весь мой сказ... Еремей Прохоров еще не хворый. Пусть враг хворает, а нам недосуг...
