В один из таких дней, когда ее беспокойство, как ей казалось, достигло предела, она получила сразу три письма: от родителей и от подруг. Родители негодовали, что она так скоро забыла их. Ее письма, оказывается, они не получили, послали запрос в крайоно, и, когда узнали адрес, решили написать это «первое и последнее письмо», если она у них «такая дочка». А дальше, сменив гнев на милость, они подробно рассказывали обо всем и обо всех: как коротали зиму, как часто говорили о ней, какие строили планы на весну и на лето — расширить садик, отремонтировать домик; Юрик кончает десятилетку — надо готовить в институт: одеть, обуть, снарядить в дорогу. Дела повседневные и милые сердцу.
Прочитав письмо родителей, она отложила в сторону письма подруг и стала писать ответ. Теперь ей не нужно было идти за помощью к Агнии Петровне: письмо писалось само и получилось длинное, бурное, с клятвами и обещаниями и заканчивалось такими словами:
«Родные мои, дорогие! Если бы мне крылья, я бы сегодня же к вам полетела. Но верьте мне, я всегда, всегда с вами! Отработаю положенные три годика и сразу же к вам. Тогда уж вы отдохнете, а я все, все за вас переделаю, Только отдыхайте. Я не боюсь никакой работы...»
Письма подруг, хоть и было время прочитать немедленно, она отложила до той минуты, когда уляжется в постель.
Первым она вскрыла письмо Кати Крупениной. Подруга, захлебываясь от восторга, писала:
«Живем мы с Павликом хорошо, на большой палец, вот как! Они, знаешь еще в институте решили с Колесовым ехать в аспирантуру, а сюда приехали собирать материал: Павлик — по географии, по климату и фенологии, а Колесов. — по фольклору. Летом мы думаем пойти по краю, по следам Арсеньева. Пойдем с нами! Что тебе стоит? Павлик разработал хороший маршрут... А теперь, только по секрету, — Павлик этого не хотел, так как он собирается еще учиться, а я буду одна, и я этого хотела, —>1 кажется, я буду матерью, только еще не скоро, должно быть, в сентябре...»
Женя не стала дальше читать, к горлу подкатил ком горечи, и она погасила огонь и дала волю слезам, но, вспомнив, что есть еще одно письмо, снова зажгла свою «коптилку» и вскрыла письмо от другой подружки, Сони Свиридовой:
«Женька, безобразие. Ну что твои за письма? Ни уму ни сердцу. Ты не уважаешь меня, как и в педучилище. А я теперь взрослая, меня уважает вся деревня, советуются мужчины и женщины. Только как же мало знаний мы получили! Тут надо иметь в голове целую большую энциклопедию или хотя бы маленькую. О чем только ни спрашивают! А как интересно прошла зима! Кажется, за эту зиму я выросла на целую голову. Посмотреться бы в большое зеркало! У меня все то же, маленькое. Зима, знаешь, застигла нас врасплох. Дров не запасли, печи дымили. А тут снега. Я сама ездила с ребятами и с мужиками в лес. Понимаешь, повалили старую липу, а в дупле медведь! Лезет оттуда, а Володька — мы с ним подружились — топором! Перепугались до смерти. А медведь небольшой, черный. Теперь у меня перед кроватью медвежий мех.
