Женя Журавина | страница 42



«10 марта. Как часто здесь пускают в ход кулаки и как много плачут, особенно дети и женщины. Дети, очевидно, потому, что на них не обращают внимания, — иногда и на них сыплются проклятия: «Погибели на вас нет! Чтоб вы подохли! Наказание господне!» Для детей не находят ласкового слова. Женщины плачут от нужды и темноты. Ефросинья показывала синяки по всему телу: муж винит в том, что она, некрасивая, «присушила» его, красивого, тогда как сам же в первый год замужества - называл «писаной красавицей». «А теперь, когда дети иссушили, стала немила, на другую залицается...»

«20 июня. Как много над ними начальства. Сегодня пыталась сосчитать: десятские, сотские, староста, старшина, стражник, урядник, пристав, земский начальник, исправник, уездный и т. д. И все грозят, все возвышают голос, всяк готов пустить в ход кулаки. И никто не обойдется по-человечески, никто ничему не учит. Священник учит покорности. А я? Чему учу я? Боже, какая малость! А знаний нужна гора! Кажется, будто у всех одна задача: пригнуть человека к земле так, чтобы он не распрямился и ничего бы кроме земли, под ногами не видел. Когда же придет конец? Сегодня у Еремкиных увели со двора последнюю корову. Пытался вырвать поводок, толкнули в грудь, отлетел в сторону...»

«15 августа. Снова мобилизация. Берут ратников второго разряда — последних кормильцев. По деревне плач. Который раз за эту войну? Брали молодежь, светловолосых голубоглазых парней. Как рожь, «связали в снопы», положили, на землю и всех перемолотили. Вернулось несколько калек. Теперь на смену сыновьям пошли отцы. Забрали лучших лошадей, лучшие телеги, сбрую, выгребли овес... Не сплю ночами, приникаю к окну, выхожу на крыльцо, смотрю в темноту, на запад. Там творится что-то нелепое: взрослые люди потеряли разум, убивают и калечат друг друга, разрушают города и села, а в тылу, с той и другой стороны, священники благословляют идущих на убийства, призывают на помощь бога, обещают счастливую жизнь... на небе. Вот оно, лицо нашего мира! Как оно ужасно! Земля порвана на клочки, разграблена и присвоена. Вступающим в жизнь не оказывается места. Нищие, темные деревни. Их сознательно держат в нищете и темноте. Кто же они, сидящие наверху? В чем их идеалы? Во имя чего эти жертвы? Моральные банкроты, себялюбцы, лицемеры, лжецы и трусы. Боже, неужели в сердце не окажется места ни для чего другого, кроме гнева и ненависти! 1916 лет молимся о любви к ближнему — и вот она любовь! Сколько написано книг, сказано хороших правильных слов — и куда пришли! Неужели нельзя свернуть на другую дорогу?..»