Было их в группе пять человек, и все разные: три девушки, окончившие педучилище, дети рабочих, все из одного поселка Смоленской области; а юноши Колесов и Гребнев из Смоленска, окончили Московский пединститут, дети педагогов, Гребнев — сын учительницы начальных классов, Колесов — сын директора школы.
Девушки не походили друг на друга, а скорее дополняли одна другую. Женя была порохом, душой всякого начинания; Соня Свиридова — труженицей, прозаиком и практиком, — она без всякой просьбы подруг выполняла за них всю работу, когда они жили в общежитии: мыла полы, посуду, стирала белье; Катя Крупенина, мечтательница и ленивица, казалась беспомощным существом, которая без своих подружек не могла ни на что решиться. В то же время в ней было что-то обезоруживающее: удивительная мягкость, застенчивость и задушевность. Это был ребенок, которого никто не мог обидеть; наоборот, всякому хотелось сделать для нее что-нибудь приятное.
Женя первая нарушила молчание:
— Ребята, а в поезде интересней, правда? Море устроено не так. Я бы вот тут справа поставила островок с домиком, а слева — пусть бы тянулся берег, но только ближе, и все бы дома, дома, окнами на восток, и все бы люди, люди, лодки, пароходы, трамваи...
— Согласны, Женечка! Переделывай! — отозвался Колесов. — Какая-то синица, как утверждает Крылов, хотела море сжечь, а переделать — пара пустяков.
— Ох ты!.. Я синица, а какая птица ты? Я на деле докажу, что я ничего не боюсь, а ты боишься. Ты хотел остаться в городе, а мне — куда угодно.
— В городе легче заниматься наукой: библиотеки, институты, клубы, театр. Это много значит!
— Когда я получил назначение в Приморье, — сказал Гребнев, — побежал в библиотеку. Там мне предложили томик Арсеньева. Вот кто любил этот край! Без любви так не напишешь. В каникулы пойду по его следам. На целое лето. Здесь еще можно сделать множество открытий.
— Теперь вы не узнаете тех мест — край изменил свое лицо, — заметил я. (Я ехал проверять школы Ольгинского района).
— Товарищ инспектор, а вы давно живете в этом крае? — спросила Женя.
— Да уже лет двадцать.
— Ого! А мне-то всего восемнадцать! — сказала она с притворной грустью. — И вы ни разу отсюда не убегали?
— Я этот край ни на какой другой не променяю.
— А что у вас хорошего? Цветов нет, птицы не поют, леса угрюмые, реки сердитые, а люди, как сычи: отвечают тебе, точно через забор, — канючила Женя. — Посмотрели бы вы у нас! У нас все ласковое: и лес, и река, и поле, и... моя мама...
