Вздохнул. Помотал головой. Приготовился ко всяческим неожиданностям.
И только после этого направился к выходу.
Улица оглушила меня слепящим светом и неизвестно откуда свалившимся зноем. Такое впечатление, что все системы управления климатом на Арене разом пошли вразнос. Жар струился с неба, пропитывая все ткани и поверхности, а тонкий, на грани слышимости, звон вызывал неприятное ощущение, что вся эта огромная сплошная декорация вот-вот начнёт лопаться и расползаться по швам. Озираясь по сторонам, я засёк в душном мареве далёкую мерцающую точку. Мутный колеблющийся воздух не позволял разглядеть в подробностях, что это было такое. Уповая на везение, я взял курс на этот ориентир. Зелёный огонёк вспыхивал и гас равномерно, почти в такт моим шагам. Невольно приноравливаясь к его пульсации, я то и дело отмахивался от назойливой догадки, посетившей мой мозг. Хочешь лелеять напрасные надежды — будь готов к разочарованиям. Только когда рядом с острым лучиком света замаячила какая-то тёмная масса, я, не утерпев, перешёл на бег.
Он сидел, прислонившись к стене, бессильно поникнув головой, но продолжая прикрывать ладонями мерцающий маячок. Тот самый утильщик со Станомой, которого я едва не нагнал, прежде чем угодить в ловушку. На коленях у него покоилась эта штука, захват которой якобы решает исход игры.
Не знаю, почему её называют флагом. По виду это круглый резиновый мяч, а в нём с обеих сторон — по мерцающему окошку. Испускаемый ими равнодушный световой сигнал по соседству с бессознательным человеческим телом смотрелся особенно дико. Наклонившись к утильщику, я старательно нащупал пульс. Слава богу, он был жив; прислушавшись, можно было уловить даже отзвук дыхания. Успокоившись на сей счёт, я отвёл в сторону его безвольную ладонь и извлёк из-под неё предмет всеобщего вожделения. Мячик оказался неожиданно увесистым. Покачивая его на руке и прикидывая, что делать дальше, я краем глаза уловил подозрительное движение. Что-то отделилось от стены в нескольких метрах от меня и, переваливаясь, подползло ближе. Я мог бы поклясться в сказанном на Библии, однако, стоило мне уставиться на неё, как эта хрень замерла на месте. Так мы и застыли друг напротив друга: она — выжидая, пока я отведу глаза, я — щурясь в напрасной попытке разглядеть какие-нибудь детали. Моё терпение лопнуло первым. Следя за ней изо всех сил, я сделал робкий шажок вперёд. Никакой реакции. Осмелев, я шагнул ещё раз. С такого расстояния она по-прежнему напоминала покосившийся столбик, однако я всё же заметил в ней одну необъяснимую странность. Её поверхность была текучей. Она была как бы свита из множества тонких, отличающихся по цвету жгутов. Цвета находились в постоянном движении и перетекали один в другой так плавно, что границы их соединений почти сливались воедино. Тем не менее, эти границы толщиной не шире шёлковой нити существовали, и я видел их довольно отчётливо. Такая чёткость деталей при общей расплывчатости целого возникает при взгляде на чужеродный предмет. Это ощущение хорошо знакомо младенцам, но только некоторые дети воссоздают его в более поздних сновидениях. Ко взрослым оно возвращается лишь в самых абсурдных ситуациях и без должной подготовки, что называется, выносит мозг. По счастью, я был иммунен именно к нелепым сновидениям. Не тратя больше времени на разглядывание этой хреновины, я аккуратно попятился. Я отодвигался, не спуская с неё глаз, и когда отошёл на некоторое расстояние от бессознательного утильщика, она, как привязанная, потянулась за мной. Протащившись несколько метров по асфальту, она вновь замерла, как будто меня опоясывала невидимая преграда. Возможно, она просто копила силы перед броском. Эта тварь, судя по всему, реагировала на движение. Вот почему утильщик, вышедший из строя, не привлёк её внимания. Ну, хорошо, подумал я. Если я повернусь к ней спиной, захочет ли она броситься? И насколько быстро надо бежать, чтобы она меня не схватила?
