Всё изменилось после второй затяжки. Голова сладко закружилась и куда-то поплыла, но, совершив маленький круг, вернулась на прежнее место. Тогда он открыл глаза, которые из-за какого-то суеверного страха держал зажмуренными, и приготовился к зрелищу нового мира…
Что следовало поставить во главу угла, а что — отмести, как несущественное? То многоцветное и текучее, вязко струящееся поверху, которое просвечивало сквозь маленькие овальные окошки? Или то, в чём эти окошки были проделаны, — белое и вроде бы плоское, но если смотреть как следует, в нём начинала просвечивать глубина, а за ней вторая, а вторую, кажется, подпирала третья, и вовсе необозримая… Эмпат покачнулся и, чтобы сохранить равновесие, прижал подбородок к груди. Глаза его рассеянно скользнули по руке с зажатой между пальцами сигаретой. Теперь он ясно видел, в чём фокус. Эмпат усмехнулся и, чувствуя, что всё идёт как надо, начал смотреть на город.
Город тоже изменился. Наивно было думать, что наполнявшие его миазмы исчезнут, и они действительно никуда не делись, даже сделались гуще и как-то значительнее. Но среди этих ядовитых скоплений, пронзая их во всех направлениях, протянулись прочные сияющие линии. Некоторые из них были шириной с человеческую ладонь, другие не уступали какой-нибудь оживлённой магистрали. Симметрия, с которой они сближались и расходились, наводила на мысль, что все эти линии — явление рукотворное. На окраинах города они изгибались широкими плавными дугами, и когда эмпат медленно повернулся по часовой стрелке, он понял, что все линии замыкаются в гигантскую светлую мандалу. Под ней золотилась вторая; сколько их было ещё, эмпат не знал, но возникшее в нём ощущение страшной тесноты и скученности подсказало, что таких мандал должно быть много.
Взгляд его невольно обратился к Башне, шпиль которой вздымался в небо к северу от «Санфлауэра». Центр города, обозначенный шпилем, был чёрен и пуст. Все мандалы казались стопкой ажурных салфеток, наколотых на длинное остриё. Только из маленького чёрного шарика, венчающего Башню, бил в небо невыносимо ясный световой луч.
Сражаясь с ощущением безнадёжности, эмпат слабо тряхнул головой. Мысли его путались, с губ сорвалось несколько хриплых восклицаний. «Значит, Цепь существует, — пробормотал он, — и они…» Вытащив из нагрудного кармана пластиковый квадратик извещения, он ещё раз вчитался в скудные строчки текста. «По крайней мере, — сипло сказал он, — там мне не придётся страдать от одиночества». Ему стало смешно. Но на самом деле эмпат был близок к состоянию помешательства. «А может, всё-таки…» — неуверенно пробормотал он. И сам себе возразил: «Нет. Живым я им не дамся».
