В белом халате и белой шапочке, из-под которой сверкали черные глаза, она стояла у своего столика, набивала баночку за баночкой и думала, снова и снова, возвращаясь в мыслях к тем людям, о которых думать не хотела, — к Ковыневу, Ирине и Георгию.
Впрочем, в мыслях своих она только Ковынева называла Ковыневым, а Ирину называла — «она», Георгия — «он», потому что имена эти — Ирина и Георгий — были ей еще слишком дороги…
«Ленина тоже предавали друзья, — думала Мая, — но он от этого ведь не стал хуже думать о жизни и обо всех остальных людях».
Рука ее, протянувшаяся в этот момент к ленте конвейера, не нашарила привычного холодка нарезанной сайры, и только сейчас до слуха снова дошел осатанелый рев терзающего себя и землю чудовища, грохот ливня. И сквозь все это — голоса в гулком цехе:
— Эй, резка, подавайте рыбу, заснули там?!
— Останавливай конвейеры! Рыба кончилась!
— Как — кончилась?! А делать чего?
— Ой, девушки, буря-то какая!..
— Кошмар и ужас! А я без зонтика!..
Кто-то выключил ток, и конвейеры медленно остановились. От этого рев за черными окнами усилился. Цех еще больше стал похож на дом, который вот-вот смоет в бездну, и Маю неудержимо потянуло в толпу, к девушкам, которые уже сбились в самом теплом месте — у бланшировочных печей — и растерянно слушали грохот разгулявшейся стихии.
Здравствуй, молодость моря,
Здравствуй, вечная свежесть волны,
За чертой горизонта вскоре
Засинеют края страны, —
запел кто-то неотличимый в белой толпе халатов и шапочек.
Мы с тобою народ не гордый,
Нам бы только принять участье… —
подхватило еще два-три голоса, но песенка, жалко потрепыхавшись, смолкла перед мощным голосом бушующей природы.
— Девушки, рыбы нет и не будет, но домой не расходиться — шторм! — предупредил чей-то голос.
— Сами слышим!
— Даешь рыбу!..
— А что здесь делать всю ночь?
— Где же сайра? Почему раньше не предупредили?!
А из ликвидного цеха, перекрывая шум, доносились уже частушки вербованных.
Мая знала, что Васильевны на заводе уже нет. В среду должен прийти «Кулу» и увезти ее вместе с Васькой на материк. Но от этих частушек на душе стало совсем тревожно.
И тут за мокрой чернотой окна возник раскачивающийся, приближающийся свет фонаря.
Всех обдало сквозняком, потому что двери раскрылись и вместе с пушечным ударом волны в цех влетела мокрая Дуся-Ирен с фонарем в руке:
— Девчата, спасайтесь! Цунами!..
Оцепенение длилось секунду. Потом громадная толпа работниц лавиной сорвалась к выходу:
