Моя несчастная хламидка лежала растерзанной на полу, а совесть решила пойти и застрелиться. Я чувствовала, что отвечать на глубокий и жесткий поцелуй вовсе не обязательно. Я почувствовала себя маленькой девочкой, которой не терпится поиграть с кубиками пресса, а яростные поцелуи заставляли меня тихо постанывать.
И тут я услышала странный звук, словно кто — то открывает дверь, но обращать внимание на такие мелочи я упорно не желала, мысля масштабами куда более крупными и увлекательными.
— Ой! — послышался скрипучий голос. В стиле «ню», в позе «но», я повернулась, видя бабку в двумя мешками, которая ввалилась в дверь и застыла на пороге, глядя на меня четырьмя глазами. Два глаза — блюдца явно принадлежали бабке, а еще два, предположительно, коту, сидящему у нее на плече.
— Мяу! — истошно выдал кот, впиваясь когтями в знатно обалдевшую бабку, а я смотрела на них взглядом наездницы, проскакавшей двадцать километров.
Мне вообще показалось, что она в очках была, но потом стало понятно, что это глаза. Волк тоже лениво перевел взгляд на бабку, у которой глаза были размером с пенсию.
Котишка не нашел ничего лучше, как шлепнуться оладушком вниз с бабки, которая сползала по дверному косяку. Не знаю, к кому я тут приходила, но старенькая кровать, пережившая, видимо, уже не первую бабку, выбрала удачный и торжественный момент, чтобы с грохотом рухнуть вниз, увлекая за собой меня и того, за кого мне завтра будет очень стыдно.
