Так и порешили. Около 8 часов я зашел к Листу. Зарембский был уже там, во фраке, белом галстуке, белых перчатках. Он с Листом проиграл мою симфонию: Лист в secondo, а Зарембский в primo. Сыграли черт знает как хорошо! Особенно скерцо — сущий огонь! Множество мелочей, которые у нас обыкновенно пропадают, выступали здесь ужасно рельефно. ... Мы ... отправились втроем к М. Она была еще одна и очень любезно встретила нас. Я разыграл комедию извинения, и все произошло, разумеется, так, как говорила T. «Vous êtes en voyage; du reste nous sommes ici à la campagne»[71], — засмеялась хозяйка. Минут через 10 раздался звонок. Баронесса, я и Лист встали: вошел гроссгерцог. Это был высокий, немолодой уже мужчина, в черном сюртуке, в белом жилете, светло-сиреневых перчатках и с цилиндром в левой руке. Баронесса представила ему меня. Он подал мне руку И сразу выгрузил целый запас любезностей, говоря, что он глубоко уважает весь наш музыкальный кружок, весьма любит нашу музыку, крайне интересуется нашей деятельностью, что до сих пор ему лично удалось только узнать одного Кюи (которого он называет «М-г Coui») и то мельком, в Байрейте, что он ужасно рад случаю познакомиться со мною и прочее и прочее. Я, разумеется, благодарил его. Затем все пошли в гостиную, где стоял рояль. С гроссгерцогом приехал какой-то excellenz [72] и какая-то придворная дама, которая весь вечер, даже за чаем и ужином, оставалась в перчатках и в шляпе (этикет это, что ли?). Начали с моей симфонии. Я стоял около рояля и ворочал страницы. Гроссгерцог сидел немного дальше у рояля, внимательно и серьезно слушал (переглядываясь с Листом), который так и кис от удовольствия при разных оригинальных и пикантных местах, перекидываясь торжествующими взглядами то со мною, то с гроссгерцогом, улыбаясь, кивая одобрительно головою и т. д. Когда кончили, гроссгерцог подошел ко мне, рассыпался в любезностях и даже распространился насчет разных деталей.
Затем гроссгерцог пожелал, чтобы я непременно поиграл ему еще что-нибудь из моей оперы. Нечего было делать: я сел и по требованию баронессы и Листа сыграл два хоровых нумера, хотя гроссгерцог и Лист хотели, чтоб я сыграл еще танцы. Лист и гроссгерцог расспрашивали меня много о частностях исполнения сценического, об оркестровке — словом, выразили большой интерес и жалели, что не могу произвести им вокальных нумеров. После этого, поблагодарив меня, гроссгерцог встал, подал руку баронессе; Лист подал свою придворной даме, и все отправились в столовую — к чайному столу. Возле баронессы по правую руку сел гроссгерцог, по левую Лист, по правую руку гроссгерцога — я; возле Листа — придворная дама; подле меня по правую руку exeellenz, возле него сын баронессы и Зарембский. Гроссгерцог все время разговаривал главным образом со мною, затем с хозяйкой дома. Он, видимо, старался показать мне свое знакомство с русскою музыкою и литературою, говорил без умолку, очень просто и очень любезно. После чая, тем же порядком, все перешли в гостиную. Зарембский превосходно сыграл фантазию своего сочинения, очень интересную и эффектную, a la Liszt. Затем гроссгерцог встал, сказав ему и Листу несколько любезностей, еще раз поблагодарив меня и наговорив кучу приятностей, в заключение протянул руку и сказал по-русски: «Прощайте, до сфи-да-ния», отчеканивая каждый слог. За ним вслед откланялся excellenz. После их ухода Зарембский еще превосходно сыграл фантазию на «Rheintöchter»
