, опять links, опять rechts («ты к швее-то не заходи»—как в «Женитьбе» Гоголя) и наконец-то immer grade aus
[23]. Иду я направо, иду налево, к швее не захожу, наконец выхожу на Wielandsplatz, а тут как в наших сказках: одно распутье— дорога направо, дорога налево, а прямо-то «grade aus» и дороги нет, ее загородил огромный медный Виланд, с толстыми икрами и медным, неподвижным лицом. Кроме меня и его на площади никого нет; спросить не у кого; кругом точно вымерли все. Только где-то поблизости мелким бисером сыплются беглые фортепианные нотки. Впоследствии я узнал, что это играла моя компатриотка Т., которая как раз угодила нанять квартиру, против самой спины Виланда.
Я сунулся опять наудачу в боковые улицы, по направлению могучих икр медного поэта. Оказалось, что левая икра была обращена к Amalienstrasse, правая к Marienstrasse. Обе улицы вели к музыкальным знаменитостям: одна на кладбище к покойному во всех отношениях Гуммелю, другая — в парк, к живому во всех отношениях Листу.
По последней я и направился «immer grade aus!». Это была — Marienstrasse. Лист должен жить совсем на конце улицы, у парка. Оказалось, что и тут я ошибся домом. Спрашиваю: где живет Лист? — Какой Лист? Никакой Лист тут не живет! — Ну по близости нет ли? — Н... нет. Всё тут жильцы известные... Ана! Ана! Вот тут спрашивают какого-то (?) Листа,— крикнула краснощекая немка другой немке в том же доме. Вмешался длинный, неуклюжий немец: «Стойте! Вот тут напротив живет, кажется, какой-то доктор Лист». Иду напротив. Домик № 1 —17 — в три окна, крохотный каменный двухэтажный, угловой, белый, весь обвитый диким виноградом. С улицы хода нет. Железная решетка. Калитка ведет в садик — изящный чистенький, точно языком вылизанный. В саду гуляет какой-то господин в соломенной шляпе. — «Здесь живет Herr Doctor[24] Лист?» — «Здесь, но только теперь он обедает; после обеда ляжет отдохнуть и ранее 4 >1/>2 часов его видеть нельзя». — «Тьфу ты пропасть! Какая досада!»— подумал я и от нечего делать пошел бродить по городу.
Времени было много, и я, в виде пролога к свиданию с великим современником, принялся электризовать себя воспоминаниями о великих покойниках по части искусства. А в Веймаре всего этого пропасть. Каждый уголок, каждая улица, каждая площадь говорит здесь о прошлом искусства — и хорошем прошлом!
Вот кладбище, в одном склепе с коронованными гроссгерцогами покоятся останки Гёте и Шиллера, в дубовых гробах, украшенных лавровыми венками; у гроба Шиллера, сверх того, серебряный венок — приношение гамбургских женщин, по случаю столетия годовщины дня рождения великого поэта.
