* * *
Наконец, я выбрал время зайти к хорошему человеку в гости. Это к бывшему учёному Рощину Владимиру Ивановичу. Мне нужен был от него доступ к его научной библиотеке. В общественной я уже засветился. Зная, что у Рощина имеется жена, я велел Руни изучить штук двадцать толстых книг по кулинарии. Это для её беседы с пожилой женщиной, пока я буду беседовать с учёным мужем. Подумав, я ещё велел Руни выучить книги по современному искусству. Вдруг разговор зайдёт про картины или про танцы, которые здесь называют балетом. Не всё же время ей химичить с ядами или с взрывчаткой. Хоть Руни и хороший специалист, но взрывчатка, это такое тёмное дело, да и город немного жалко.
Предварительно позвонив Рощину, мы договорились с ним о встрече. Я честно предупредил, что буду не один, что со мной будет мой телохранитель.
Взяв, для хозяев фрукты, восточные сладости и пару бутылок магазинного, но дорогого вина, мы с Руни пошли в гости.
Нас встретил сам Владимир Иванович вместе со своей женой Марией Ивановной. Жили они на втором этаже двухэтажного дома, считавшегося по местным меркам весьма престижным строением. Потолки в этом доме были высокие, что было редкостью в местной архитектуре. В просторном коридоре висела репродукция картины Боровиковского «Портрет Марии Лопухиной».
Указав на картину, Руни произнесла:
— Интересно, здесь эта картина помещена из-за сходства имён? Вы, Мария Ивановна и графиня Лопухина тоже была Марией Ивановной.
— Признаться, я даже не знала, что у этой девушки отчество как у меня, — ответила хозяйка. — Здесь она помещена с другой целью, — поведала она с какой-то грустью.
— А вы знаете, — продолжала Руни. — Что портрет, на котором ее изобразил Боровиковский, был окутан мистическими историями. В те времена считалось, что стоит молодой незамужней девушке посмотреть на эту картину, как она сама вскоре умрет от чахотки, как умерла молодая графиня. Ходили слухи, что портрет стал приговором для десятка юных девушек.
Боровиковский, если хорошо присмотреться к выражению лица юной Марии, хорошо изобразил тень некой грусти и, возможно, предстоящей беды. Жизнь Марии Ивановны оборвалась всего лишь через 3 года после написания этого портрета. Молодая женщина в 21 год буквально сгорела от чахотки.
Этому портрету даже были посвящены стихи:
Она давно ушла, и нет уже тех глаз,
И той улыбки нет, что молча выражали
Страданье — тень любви, и мысли — тень печали,
Но красоту её Боровиковский спас.
