. Тело Буривоя сожгли вместе с телом княжича Вадимира. А дух князя, значит, остался неприкаянно летать над городом и над Ильмень-морем?
От осознания такого факта перепуганному боярину Самохе вовсе расхотелось вынимать свой нос из колючего снега.
И уж, тем более, всякое желание обернуться напрочь пропало. Кто в здравом уме пожелает с духом умершего взглядом встретиться? Что знает тот взгляд? Суда по вопросам и по приказанию каяться, знает много, если не все. Может быть, дух умеет даже мысли читать.
– Говори… Будешь говорить, голова твоя тухлая? Или оторвать тебе ее! Кайся!
– Все скажу, княже, не суди строго. Все скажу…
Мороз тоже, казалось, должен был сковать язык боярина, и мешать ему говорить разборчиво. Но откуда-то изнутри пришел в голову жар, который язык согрел за мгновение. И боярин Самоха заговорил, находясь все еще в странном положении, когда нос торчит в сугробе, и на бороде и усах снег висит. Говорил много и доходчиво, все объясняя, хотя речь его была торопливой. Оно и понятно, чтобы очистить рот от снега, требовалось все высказать быстрее…
Дворовый человек негромко и осторожно постучал в дверь спальной светелки Прилюды, жены Гостомысла. В эту ночь, только днем вернувшись из долгой поездки в закатные страны, княжич пришел к молодой жене, и, если его побеспокоили, значит по очень важному делу. Дворовый человек был из княжеской прислуги, не из прислуги хозяев дома, которые уступили молодой княжне и детям княжича свои покои, а сами жили в покоях домовых слуг. Местная прислуга, переселившаяся в холодный пристрой, не решилась княжича будить, но разбудила прислугу княжеского дома. На стук в дверь вышел сам княжич Гостомысл.
– Что случилось.
– К тебе, княжич…
– Кто?
– Князь Бравлин со срочным делом. Велел будить…
– Принеси князю мед или сбитень, что попросит… Я только оденусь, и выйду.
Одевался Годослав, в соответствии со своим возрастом, недолго, хотя никогда неаккуратности в одежде не допускал. И вышел в горницу. Там князь Бравлин сбросив свой багряный плащ на скамью, сидел рядом, уперев локти в толстую столешницу, и небольшими глотками потягивал из берестяной баклажки горячий сбитень.
– Что-то тебе, княже, не спится в наших землях…
Князя Бравлина поселили в хорошем доме между домом знакомого ему сотника стрельцов-словен Русалко и домом боярина Самохи. Сам Самоха и договорился с хозяином, богатым скоповым[32] купцом Вечинегом, тоже членом посадского совета.
