— Скажите, вашего отца зовут не Иваном Ивановичем?
Он даже отшатнулся от неожиданности.
— Что такое?.. Вовсе нет, Игнатий Игоревич… — Потом, опомнившись, спросил: — А для чего тебе это нужно?
— Вы понимаете, — зачастил я. — Мы с Женькой… Это мой товарищ… Нашли дневник бывшего офицера… И вот я подумал, что подпоручик И. И. Мещеряков имеет к вам какое-то отношение. Если нет, то вы уж извините… — Мне вдруг сделалось мучительно стыдно. «Ну, вот… И почему мне втемяшилось в голову, что это как раз тот Мещеряков и есть…» Захотелось тут же бежать прочь. Но Мещеряков остановил меня, тронув за плечо.
— Постой, погоди… Ты говоришь, дневник белого офицера. Да, мой отец воевал в гражданскую войну в белых частях. Он этого и не скрывает.
— А в армии Колчака он когда-нибудь служил? — с дрожью в голосе, еще не веря в свою удачу, спросил я.
Вместо ответа Мещеряков втолкнул меня в подъезд огромного дома. Потом в дверь лифта, нажал дрожащим пальцем кнопку, и мы медленно стали подниматься вверх. «Вот сейчас, еще несколько секунд, и я увижу того, кто последним видел нашу героиню, участницу баррикадных боев на Пресне…»
Мещеряков повернул в замке ключ, дверь распахнулась, и мы очутились в узком коридоре. Навстречу нам вышел седой согбенный старичок в теплой фуфайке и тапочках. Он с удивлением, прищурясь, смотрел на меня. Потом спросил сына:
— Кого это ты привел к нам, Николай?
— Папа, — взволнованно сказал Мещеряков-младший. — Этот мальчик нашел твой дневник…
Первый раз я видел, каким серым, даже зеленоватым вдруг стало лицо старого человека.
— Мой дневник? — шепотом, с хрипотцой произнес Игнатий Игоревич.
Старший Мещеряков пригласил нас в небольшую уютную комнатку, и все мы расселись на широких стульях с высокими спинками.
В голове моей внезапно возникли строчки из стихотворения, которое в юности писал подпоручик:
Луна плывет в сиреневом тумане,
Качается, как лодка на волне,
И снова я с сердечной раной
В разлуке вспомнил о тебе…
Я как-то невольно прочитал эти стихи вслух и вдруг увидел на глазах у Игнатия Игоревича слезы.
— Боже мой!.. Боже мой! — шептал старик, еле шевеля губами. — Мой дневник… мой старый дневник… — Затем он будто бы пришел в себя, и на его лицо вновь возвратился румянец. — Так где же ты, голубчик, обнаружил мой дневник?
Смешно было бы начинать весь рассказ сначала об историческом кружке в Доме пионеров, о том, что я с моим товарищем, правда, теперь бывшим, занимался поисками отважной революционерки… Мне припомнилось, как Вострецов смело разговаривал с жильцами на улице Овражной. Может быть, и мне попробовать действовать так же? И я принялся объяснять Игнатию Игоревичу, поминутно обращая свой взгляд к его сыну, Николаю Игнатьевичу, обо всех наших с Женькой делах.
