— Мы живем в рационалистический век, — продолжает Киппенберг. — Быстрое продвижение выпускников средних школ, другими словами, плановая подготовка специалистов с высшим образованием, во-первых, является экономической необходимостью, а во-вторых… — Он вовремя успевает затормозить и не произнести вслух слово «достижение».
— А во-вторых? — спрашивает она.
— Мы, во всяком случае, очень торопились попасть в университет, — отвечает он и нагибается, чтобы поднять ее куртку, которая окончательно съехала на пол.
— Спасибо, — говорит она. — Но рабоче-крестьянские факультеты сороковых годов и берлинскую среднюю школу сегодня нельзя даже ставить рядом.
— Может, мы и были сектантами, но обязанность учиться мы действительно принимали всерьез, как задание своего класса.
— А для меня это задание папеньки. — В голосе ее звучит неприязнь почти Отталкивающая, и от уголков рта бегут жесткие складки. — Вот почему я и не собираюсь его выполнять. Это сулит кучу всяких неприятностей, хотя в мои девятнадцать мне не грозят побои, как, например, моей подружке в четырнадцать.
— Господи, какой бред! — ужасается Киппенберг. — Вы, наверно, шутите?!
— Когда ей после неполной средней школы не удалось поступить в среднюю, — продолжает девушка с виду невозмутимо, хотя за невозмутимым тоном Киппенберг угадывает сильнейшее душевное напряжение, — отец так ее излупцевал… Короче говоря, все свидетельствует о том, что и у нее речь навряд ли шла о задании рабочего класса, хотя лупил ее член партии, редактор на радио. Правда, в отличие от меня она очень даже хотела учиться дальше и делала все от нее зависящее. А вот я, — и она не сводит глаз с Киппенберга, — готова отхлестать себя по щекам за то, что в одиннадцатом классе подала заявление, что хочу учиться дальше, причем ссылалась на пресловутое задание рабочего класса, вместо того чтобы прямо и честно сказать: я сама еще не знаю, чего хочу, я знаю только, чего хочет мой отец.
Киппенберг неприятно удивлен и потрясен в то же время. Он не спрашивает, зачем она все это рассказывает, потому что невольно пытается вспомнить, не доводилось ли ему когда-нибудь читать подобные стандартные фразы типа «хочу, мол, послужить своим трудом Германской Демократической Республике» в заявлениях тех, кто впоследствии при удобном случае предлагал свою рабочую силу западногерманским концернам. Он отгоняет эту мысль.
— А вы строго себя судите, — говорит он. — Почему так?
— Кого это интересует? — отвечает девушка вопросом на вопрос, и в ее ответе, вызывающие интонации которого его смущают, слышится упрямство и одновременно покорность. — Впрочем, — и тут она самым непосредственным образом адресует свои слова Киппенбергу, — впрочем, вас это действительно может интересовать.
