Я припоминаю, как стоял там у окна и глядел на улицу, в ранние сумерки зимнего дня. Вечная история, я снова готов был бросить все, как есть, и убежать куда глаза глядят, прочь из института, который надоедал мне так, что мочи нет. Для меня, для Боскова, для Шнайдера или Лемана было абсолютно ясно, что ехать должен Харра. А поедет, стало быть, Шарлотта. Уж тут коллега Шнайдер не поскупится на ехидные замечания касательно научного стиля руководства, принципов социалистической демократии в коллективе и авторитета руководителя рабочей группы, Леман скорчит наглую рожу, а Вильде снова будет вопросительно глядеть на меня долгим взглядом. Но всего невыносимее будет взгляд Боскова. Босков, конечно, узнает, что я опять смолчал, Босков рано или поздно махнет на меня рукой.
За два последних года, когда я думал о Боскове, во мне часто возникало какое-то неприятное, сосущее чувство. Знай Босков то, чего он не знает, я прочел бы в его глазах не один только немой упрек. Я обернулся. Несгораемый шкаф притянул мой взгляд, я уставился на стальную дверь, для меня она была как стеклянная, я видел за ней папки, проектную документацию, розовый скоросшиватель, почерк Харры на обложке… Пусть я сегодня, как и обычно, смолчал перед шефом — это все равно был сущий пустяк по сравнению…
Вот почему, собственно, мне никак не следовало сдаваться. Я увидел еще одну возможность: съездить домой и — чем черт не шутит — уговорить Шарлотту отказаться от поездки. Но что принесет мне подобная затея? Ничего, кроме удивленного ланквицевского взгляда. Нет, для борьбу с шефом и его решением надо прибегнуть к так называемой дипломатии. Эта мысль еще больше испортила мне настроение, потому что для интриг у меня решительно не хватает способностей. Я стоял у стола и думал: до чего же порой бывает поганая жизнь.
Зазвонил телефон. Это Леман звонил из машинного зала. Он сказал:
— К твоему сведению: коллега Шнайдер требует в ближайшие дни выделить ему машинное время, но до сих пор не сдал обоснования. По-моему, вполне уважительная причина, чтобы передать эти часы Вильде для тестов.
Это дело мог решить и сам Леман. До чего мы докатимся, если завотделом будет заниматься подобными мелочами!
— Кто у нас главный по ЭВМ? — спросил я и, поскольку у нас в группе не было принято разводить антимонии, рявкнул: — Вот сам и разбирайся со своим Шнайдером!
— Господина Шнайдера сейчас нет в институте, — ответствовал Леман. Когда он сердится, у него начинает неприятно дребезжать голос. — На завтра и на послезавтра у нас намечено решение его задач, а в субботу пропадает на машине четыре часа и вся команда будет сидеть сложа ручки, а для тебя все мелочи, ты решаешь только коренные проблемы. Кого Вильде за это убьет — вот что мне любопытно. Меня он убьет, к твоему сведению.
