- Поосторожней с ней, - говорит толстый папаша, передавая ее мне. - Это для сердец и печени. Видишь ли, мы ими торгуем. Они стоят дороже, чем ты.
Сын перекидывает через руку моток тяжелых цепей и берет черный полотняный мешок. При ходьбе из мешка доносится глухой стук - это бьются друг о друга деревянные дубинки. Отец несет в одной руке два стальных кейса, в другой - два пластмассовых ведра, вымазанных внутри красноватой грязью.
- Место то же, что и раньше? - спрашивает он.
- Следуйте за мной, - отвечаю я и направляюсь к служебной двери цокольного этажа. Войдя в здание, мы проходим между железных складских клетей, и за нами наблюдает деревянная лошадка с большими голубыми глазами и девичьими ресницами. Минуем белую дверь с табличкой "ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН", и цементный пол под ногами сменяется плиточным. Я веду поставщиков по выложенному белой плиткой коридору к душевой, где они и будут работать. Там всегда пахнет хлоркой, которой пользуются уборщицы-шептуньи. Они спят в кладовой среди бутылей, швабр и тряпок, а пользоваться комнатой для персонала им запрещено. Когда ночной вахтер, Белый Примат застает их там лыбящимися на телевизор, то поднимает рев.
Я отвожу поставщиков в большую душевую, до самого потолка выложенную плиткой и разделенную надвое металлической перекладиной с занавеской. С одной стороны располагаются раковина и унитаз, с другой пол уходит вниз к сливной решетке, над которой висит большая круглая душевая лейка. Здесь же находится привинченная болтами к стене деревянная скамья. Отец бросает на нее кейсы и свою маску. Голова у него круглая и розовая, как ароматизированные дрожжи, которые жильцы едят из квадратных порционных жестянок.
Сын кладет цепи на скамью и тоже стягивает маску. У него хоречье лицо и усеянный прыщами вперемешку с неряшливыми волосками подбородок. Его крошечные черные глазки бегают туда-сюда, а тонкие губы растягиваются в стороны, обнажая широкие десны и два острых зуба, будто он вот-вот засмеется.
- Чудненько, - произносит отец, окидывая взглядом душевую. Я вдруг замечаю, что у него нет шеи.
- Отлично, - добавляет сын-хорек, скалясь и сопя.
- А ночной-то спит, что ли? - спрашивает отец. Его жирное тело исходит потом под халатом и фартуком. Пот пахнет говяжьим порошком. Как и у сына, у него только два зуба - маленьких, желтых и острых. Когда он щурится, его крошечные красные глазки так и проваливаются в физиономию.
