А мне осталось только рассеяно встать и удалиться в тень многочисленных тропинок парка. Hаверно, мне пора спать? Который час? Моя маленькая Мария... Прости, что я совсем забыл о тебе. Хотя... Что это изменит? Ты все равно теперь безраздельно моя... Кому кроме меня ты нужна с дырками на теле и беззрячими глазами?
Как мне все это надоело... Как ты мне надоела!!! Ты, черт тебя возьми с твоими дружками-однолетками... Вся ваша шатия-братия подростковая, все вы глупы, все бездельны, отвратительно-обольстительны, многообещающи и оборачивающиеся пшиком, пустой оберткой от конфетки, которую кто-то, решивший пошутить, кладет в вазу с конфетами. Хватаешь ее, а она спадается в руках. Одна только обида и разочарование от вас!..
Я знаю, что мне делать. Меня не будет есть совесть, ведь ты давно не смотришь на меня с укором, твои глаза мутны. Все вполне еще можно исправить.
Я пришел домой, почти бежал, взлетел по лестнице. У меня была тележка на колесах. Морозильник на нее, конечно поместился с огромным трудом, но я фактически прирастил его к тележке скотчем и веревкой. Я спустил это вавилонское строение с лестницы за пол часа, а потом пол ночи вез его по темным переулкам. Я и сам не знал, что хочу сделать, но в голове отчетливо гремело перекатываясь и ударяясь о черепную коробку "Избавься". Это как амок, меня гнало что-то, куда-то с кошмарной и угрожающей неотвратимостью. Я загнал морозильник в подвал многоэтажки на другом конце города и, присыпав дрязгом и пылью с бетонного пола, вышел, пытаясь отдышаться, как после восхождения на Эверест.
У меня опять затрепыхалось сердце. Казалось, оно оторвется и вылезет наружу изо рта. У меня ноги стали ватными и я еле добежал до кустов. Там меня дважды вывернуло наизнанку. Я прислонился к хилому деревцу, постоял минут пять и снова началась дрожь. Теперь уже от испуга. Мне нужно было бежать, нестись отсюда, не дай бог кто-то заметит!..
Я возвращался, делая солидный крюк, все по таким же переулочкам, но теперь уже с другой стороны. Думаю, я остался незамеченным, хотя в тот момент все во мне тряслось и горело. Ввалился в свою квартирку в четыре часа утра. Уже через час было светло на улицах. Я принялся убираться. Выволок все, что хоть как-то могло мне напомнить о Марии на середину комнаты - все, от ее одежды, до зубной пасты, которой я пытался почистить ей зубы. Hабил два больших целофановых мешка и отнес их на свалку сам, не дожидаясь приезда мусороуборочной машины. Потом отдраил полы, вымыл с хлором ванну, переменил постельное белье... Я так вымотался... Это все было кошмарным сном, горячечным бредом больного, при чем больного не желтухой или чахоткой, а самого настоящего маниакального психопата. Мне так нужен был отдых... Я съел яичницу и просто рухнул от усталости...
