— Да останьтесь, Александр Васильевич… Посидите.
— Ах, нет, не могу… Работа, работа, работа!..
— Готовитесь опять к экспедиции?
— О, да…
Последнее он говорил таким удивленным тоном, точно все люди должны были готовиться к какой-нибудь экспедиции.
Всего рельефнее обрисовывался Александр Васильевич, конечно, у себя дома, в той обстановке, которая создавалась таким неустанным трудом. Было что-то даже нерусское в этой систематизированной и выдержанной до последних мелочей работе — нерусское потому, что русский человек с испокон веков работает какими-то взрывами, вернее — не работает даже, а страдует. Александр Васильевич выходил из дома только по необходимости — нужно сделать визит больному, съездить на заседание ученого общества, сделать необходимый моцион для поддержания мускульной энергии, а там опять в свою скорлупу, за свое любимое дело. И так изо дня в день, целые годы, пока этот неустанный труд не прерывался какой-нибудь новой экспедицией.
Если обстановка, вообще, до известной степени характеризует своего хозяина, то Александр Васильевич был весь в этой обстановке, он жил ею, потому что каждая мелочь здесь напоминала ему то Японию, то Африку, то Аравию, то Цейлон, то тундры далекого севера, сибирскую тайгу и т. д. Это был целый музей, составленный не случайно, а с строгим выбором — тут были и ботанические препараты, и коллекции по энтомологии, и зоологические раритеты и unicum’ы, и масса этнографического материала, и предметы ежедневного обихода разных племен, ткани, материи, игрушки, артикли и так без конца. Все это было расположено в самом строгом порядке и напоминало хозяину о его далеких путешествиях. Особое место занимала специальная библиотека из книг на трех языках. Здесь сосредоточивалась главная подготовительная работа, и здесь-то Александр Васильевич реализировал результаты своих путешествий в целом ряде статей. Он работал много, постоянно и упорно, не имея свободного времени для так называемых удовольствий. Было величайшей редкостью встретить его где-нибудь на гулянье или в театре. Когда же гулять и отдыхать, когда работы так много, а жизнь так коротка. Вообще, по своей трудоспособности Александр Васильевич представлял очень редкий и крайне отрадный пример.
Была еще одна особенность этой обстановки, точно неодушевленные вещи требовали живого голоса, движения, вообще живой иллюстрации. В квартире Александра Васильевича целая комната была отведена птицам. Центр занимала громадная проволочная клетка, где жили маленькие птицы, а затем отдельные клетки с экземплярами покрупнее. Тут-то на подставках бормотали какаду и серые попугаи. Одним словом, целый птичник, напоминавший опять о далеких странах. Эта живая зоология трещала, пела, свистала на все лады, и Александр Васильевич находил время ухаживать за своими любимцами. В этом скромном занятии сказывалась страстная любовь к живой природе, к постоянной привычке наблюдать эту живую природу и, так сказать, научным развлечениям.
