Там они обнаружили скопление тесных комнатушек для прислуги, где их взору предстали обломки мебели, грязные плетеные стулья, комоды, разбитые зеркала, ветхие кровати. В спальнях, унылых и неопрятных, были наклонные потолки, уже затянутые местами паутиной, маленькие окошки и плохо отштукатуренные стены. И Шортхаус, и тетя Джулия рады были уйти прочь.
Ближе к полуночи они вернулись в маленькую комнатку на третьем этаже — прежнюю гардеробную рядом с лестничным пролетом — и решили провести в ней остаток ночи. Она была абсолютно пуста. По слухам, именно здесь разъяренный конюх настиг загнанную сюда жертву. Снаружи, за узкой лестничной площадкой, начинались ступени, ведущие наверх — в комнаты прислуги, которые они только что обыскали.
Несмотря на то, что ночь была прохладной, нестерпимо хотелось открыть окно. Более того, Шортхаус испытывал странное чувство: в этом помещении ему труднее всего было держать себя в руках. Что-то неладное творилось с нервами, решимость таяла, воля слабела. Не прошло и пяти минут, как это стало очевидным, и столь короткого времени хватило, чтобы он ощутил, к своему величайшему ужасу, полный упадок жизненных сил, а подобное испытание казалось ему самым страшным.
Свечу они с тетей поставили на нижнюю полку буфета, оставив дверцу приоткрытой всего на несколько дюймов, чтобы свет не резал глаза, и тени не плясали по стенам и потолку. Затем они расстелили плащ на полу и сели в ожидании, прислонившись спиной к стене.
Шортхаус сидел в двух футах от двери; отсюда прекрасно видны были главная лестница, уводящая во тьму, и лесенка на чердак. Тяжелая трость лежала рядом, под рукой.
Высоко над домом сияла луна. Из открытого окна дружелюбно подмигивали звезды, словно добрые знакомые с небес. Все городские часы пробили полночь, и когда звон затих, повсюду снова воцарилось молчание безветренной ночи. Только гул морского прибоя в отдалении наполнял воздух приглушенным шелестом.
Тишина в доме стала невыносимой — невыносимой, как подумал Шортхаус, потому что в любую минуту ее могли нарушить самые зловещие звуки. Напряженное ожидание все больше действовало на нервы; Шортхаус разговаривал с тетей шепотом, да и то изредка, поскольку громкие голоса звучали странно и неестественно. Комнату наполнил зябкий холод, виной которому была вовсе не ночная прохлада. Воля, направленная против незваных гостей, кому бы она ни принадлежала, постепенно лишала их уверенности в себе и способности действовать решительно; силы убывали, и перспектива столкновения с чем-то поистине кошмарным стала теперь еще страшнее. Шортхаус отчаянно боялся за пожилую даму, прижавшуюся к нему, ведь скоро ее спасительная отвага иссякнет.
