Неожиданно мне пришло в голову: все эти мужчины и женщины — прихожане, заполнившие церковь, священники, с пением обходящие алтарь, — давно мертвы и не существуют для прочих людей. Я коснулся, будто случайно, руки соседа. Она была холодна, как сырая глина. Мужчина обернулся, но словно не заметил меня; лицо его оказалось пепельно-бледным, а глаза — точно у слепого или мертвеца. Я почувствовал желание выбежать вон. Но в этот миг узрел Ее — на прежнем месте, в мерцании свечей возле алтаря, закутанную в черный плащ. Она обернулась, свет упал ей на лицо, озарив изящные черты, чуть прищуренные глаза и тонкие губы, алебастровую кожу с легким румянцем. Наши взгляды встретились.
Я снова попытался проложить себе дорогу к ее приделу; она торопливо шла прочь, я устремился за ней. Раз-другой она помедлила, и я решил, что нагоню ее, но когда выбежал на улицу, секунду спустя после того, как дверь закрылась за Медеей, она вновь исчезла.
На ступенях я увидел что-то белое. Не цветок, а письмо! Я бросился обратно в церковь, чтобы прочитать его, но двери были накрепко закрыты, словно их не отпирали много лет. Я ничего не видел в мерцании уличных лампад и бросился домой, зажег лампу, выхватил письмо из-за пазухи. И вот оно лежит передо мной. Это ее рука — тот же-почерк, что и в архивах, тот же, что и в первом письме:
«Спиридон! Будь достоин своей любви, и любовь твоя будет вознаграждена. В ночь перед Рождеством возьми тесак и пилу и смело вонзи их в грудь бронзового всадника на площади — туда, где сердце. Когда ты вскроешь металл, внутри ты увидишь серебряное изваяние крылатого гения. Возьми его, разбей на сотни осколков, рассеяв их повсюду — на поживу ветру. Той же ночью возлюбленная придет, чтобы вознаградить тебя за верность».
На коричневой восковой печати — девиз «Amour Dure — Dure Amour».
23 декабря. Так значит, это правда! Уготовленная мне судьба поистине чудесна. Я, наконец, нашел то, к чему стремилась моя душа. Мои литературные труды, любовь к искусству, Италии — все эти предметы занимали мой разум и все же оставляли меня вечно неудовлетворенным, поскольку не имели ничего общего с моим предназначением. Я тосковал по истинной жизни — так измученный пилигрим в пустыне страстно желает найти колодец. Но жизнь страстей, привлекательная для прочих юношей, и жизнь интеллекта, свойственная ученым, никогда не утоляли этой жажды.
Итак, мне предназначена любовь призрака? Мы посмеиваемся над старыми суевериями, но забываем, что вся наша чванливая современная наука также может показаться заблуждением человеку будущего. Отчего правда обязательно должна быть на стороне настоящего, а не прошлого? Те люди, что рисовали картины и строили дворцы три столетия назад, безусловно, обладали столь же тонким вкусом и острым разумом, как мы, наученные делать копии и производить локомотивы.
