Потерянные годы | страница 14
«Галатор. — Слово это неожиданно возникло у меня в мозгу. — Он называется Галатор».
Я в недоумении покачал головой. Откуда взялось это слово? Я не помнил, чтобы кто-нибудь произносил его при мне. Должно быть, я услышал его на деревенской рыночной площади, где звучало множество наречий — кельтское, саксонское, латинское, гэльское и другие, еще более странные, где они сталкивались и сливались. А может быть, я слышал его в какой-нибудь легенде, рассказанной Бранвен — в них часто встречались слова из греческого, еврейского языков, языка друидов и прочих.
— Эмрис!
Ее резкий шепот перепугал меня, и я даже подскочил на месте. На меня смотрели синие, как небо, глаза женщины, которая делила со мной жилище и хлеб — но больше ничего.
— Отчего ты проснулась?
— Не знаю. Ты странно смотрел на меня.
— Не на тебя, — ответил я. — Я смотрел на твою подвеску. — Повинуясь странному импульсу, я добавил: — На твой Галатор.
Бранвен ахнула и быстрым движением спрятала кристалл за ворот платья. Затем, изо всех сил стараясь говорить спокойно, произнесла:
— Не помню, чтобы я упоминала при тебе такое название.
Я распахнул глаза.
— Ты хочешь сказать, что это настоящее слово? Что это верное слово?
Она задумчиво рассматривала меня, открыла было рот, чтобы что-то сказать, но удержалась.
— Тебе надо идти спать, сын мой.
Когда я услышал это слово, с которым она обращалась ко мне, меня охватило обычное в таких случаях раздражение.
— Я не могу уснуть.
— Может, рассказать тебе что-нибудь? Можно закончить историю про Аполлона.
— Нет. В следующий раз.
— Тогда я сварю тебе снотворное зелье.
— Нет уж, спасибо. — Я покачал головой. — Я помню, как ты сварила зелье для сына кровельщика, и потом он спал три с половиной дня.
Она улыбнулась уголками губ.
— Бедный дурачок выпил сразу порцию, рассчитанную на неделю.
— Ну неважно — все равно скоро рассвет.
Она натянула на себя грубое шерстяное одеяло.
— Хорошо, если ты не хочешь спать, я хочу.
— Пока ты не заснула, расскажи мне еще об этом слове! Гал… забыл, как же дальше?
Бранвен притворилась, что не слышит меня, закуталась в свое обычное покрывало молчания, укрылась шерстяным одеялом и снова закрыла глаза. Через несколько секунд она, казалось, уснула. Но мирное выражение, которое я недавно видел на ее лице, исчезло.
— Неужели ты не можешь мне сказать?
Она не пошевелилась.
— Почему ты никогда не помогаешь мне? — заныл я. — Мне нужна твоя помощь!
Но она лежала все так же неподвижно.
Некоторое время я уныло смотрел на нее, затем слез с тюфяка, поднялся на ноги и умыл лицо водой из большой деревянной чаши, стоявшей у двери. Оглянувшись на Бранвен, я ощутил новый приступ гнева. Почему она никогда не отвечает мне? Почему она не хочет мне помочь? И все же, глядя на нее, я почувствовал слабый укол вины из-за того, что так ни разу и не смог заставить себя назвать ее матушкой — а ведь я знал, как это обрадует ее. Но с другой стороны… какая же она мать, если не хочет помочь своему сыну?