И все же нужно сказать здесь нечто такое, что даст наглядное представление, какие возможности несет овладение энергией ядра.
«Отметим пока, что распад 1 т урана в результате ядерного деления может дать энергию, большую той, которую производит Днепрогэс за 1 000 дней круглосуточной работы на полную мощность».
... А пешеход, который двинулся из пункта «В», еще очень далек от страстей и драм атомной физики.
Явлинский закончил втуз и уже четыре года — главный конструктор ХЭМЗа. Он крутится как белка в колесе. То разработка, то доводка новой машины. То новый заказ. Срочный, важный. Испытания, споры с директором и стычки с главным инженером, нелегкие дипломатические переговоры в Москве.
Поздними вечерами в кабинете директора сходилась головка завода: главный инженер, главный конструктор, парторг. Собирались, чтобы на всякий случай быть под рукой, если позвонит Москва. Позвонить могли из главка, из наркомата, а то и повыше. В последние месяцы Москва беспокоила их все чаще.
Три года назад работа свела Явлинского с физиками из Украинского физико-технического института. Они обратились на ХЭМЗ с просьбой изготовить приборы для экспериментов. Наверное, было проще всего помочь, не вдаваясь в детали. У главного конструктора своих дел и забот по горло. Но он всегда стремился охватить суть того явления, которое требовало инженерного решения. Так Явлинский прикоснулся к проблеме атомного ядра.
Сначала было просто любопытно. Потом стало интересно. И, несмотря на загруженность, он зачастил в институт. Брал научные журналы, требовал объяснений, задавал вопросы. Слушать он умел всегда. Может, поэтому физики так охотно посвящали его в суть проблем и поисков. Они подружились.
Шел сороковой год. Как-то в воскресенье Явлинский с женой были в гостях у физиков. Там отчаянно спорили, обсуждая убежденное заявление Курчатова на Всесоюзной конференции по ядру, что «цепь возможна и жизненна». Отчаянный спор то затихал, задавленный совместными усилиями жен, то разгорался с новой силой, словно кто-то невидимый подбрасывал в костер сухого хвороста.
В комнате, шипя затупившейся иглой, томно стонал патефон: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось. ..», а мужчины, вышедшие покурить в коридор, спорили о замедлителе нейтронов, тяжелой воде, гипотетическом атомном котле.
— А если бомба?
Весь вечер Натана мучил этот вопрос. Потому и вклинился в спор. В коридоре стало так тихо, что модная тогда эстрадная песенка «Мне бесконечно жаль» затопила большую коммунальную квартиру.
