Флеров и Петржак провели период коротких летних ночей 1940 года в опустевшем, погруженном в полутьму зале станции «Динамо». Под землей гулкую тишину нарушали лишь устойчивые щелчки счетчика Гейгера. Потом была конференция, на которой Флеров сделал доклад. Ветераны «Ядерного семинара» радостно потирали руки и восклицали: «Что начнется теперь там... — показывая пальцем в сторону Финского залива — на Западе!»
Флеров и Петржак послали статью об открытии спонтанного деления в американский журнал «Физикал ревью». Материал молодых физтеховцев вскоре увидел свет. Но бума, который предсказывали и ожидали, статья среди ядерщиков Запада не вызвала. Почему? Года четыре назад сообщение о менее значительных открытиях рождало лавину повторных экспериментов, контрольных измерений в различных лабораториях мира.
Кое-кто у нас в стране расценил эту странную историю по-своему. Академику Иоффе и Курчатову, когда они повели речь о выдвижении работы Флерова и Петржака на Государственную премию, ответили довольно определенно: «Не такое уж и открытие, как вы его подаете. За рубежом-то молчат».
А Курчатов и все его соратники в Ленинграде были озабочены в 1940 году одним — сооружением крупнейшего циклотрона в Европе, на котором они собирались всерьез «постучать по ядру».
В те дни Лев Арцимович вместе с Артемом Алиханьяном сидели над статьей «Проблемы физики атомного ядра». В 1939 году Физтех стал наконец академическим институтом, и орган Академии наук журнал «Природа» заказал им такую статью.
За десятилетие, проведенное в Физтехе, препаратор стал одним из ведущих научных сотрудников. В 1937 году он защитил кандидатскую диссертацию, а в 1939-м — докторскую.
Все эти годы он был верен творческому содружеству с братьями — Абрамом Алихановым и Артемом Алиханьяном. Еще в 1936 году они втроем сделали эксперимент, который четко доказал справедливость законов сохранения энергий при аннигиляции позитронов с электронами в элементарном акте. В то время это подвергалось сомнению, в частности Нильсом Бором.
... Журнал «Природа» торопит со статьей, а тревожные мысли не дают сосредоточиться.
Арцимович поворачивает винт громкости радиотарелки. Кабинет наполняется голосом диктора: «По сведениям из кругов, близких к французскому правительству, маршал Петен...»
Что будет с лабораторией Жолио-Кюри, если немцы войдут в Париж? Он помнит, как в тридцать седьмом их поразили слова Жолио, завершавшие его доклад: «Астрономы иногда наблюдают, что звезды средней яркости внезапно разгораются... Такое внезапное возгорание звезды вызывается, быть может, превращением взрывного характера, которое предвидит наше воображение. И если когда-нибудь исследователь найдет способ их вызвать, то попытается ли он сделать опыт? Думаю, что он этот опыт осуществит, так как исследователь пытлив и любит риск неизведанного».
