Правда, Алиханов тоже заявился в институт на час раньше, но не удивился, увидев возле установки Арцимовича.
Ночная тишина еще не ушла из институтских стен. И дробь, которую выбивал костяшками о столешницу, раздумывая о чем-то своем, Абрам, разносилась по лабораторной комнате, вернув руководителя эксперимента к действительности. Тяжело вздохнув, уронил: «Давайте начинать...»
Алиханов еще раз проверил герметичность стеклянного сосуда, кивнул препаратору: «Можно!» Тишина окутала лабораторию.
Эксперимент пятый, седьмой, десятый, двадцать первый... Нудная, однообразная работа, когда день за днем, час за часом все происходит в точности по плану, разработанному педантом Алихановым.
Первое включение рентгеновской трубки. Первая кривая, которую вычерчивает в лабораторном журнале препаратор. Первые выводы...
Давно гнилая питерская осень сменилась туманной зимой. Давно уже Льва не мучает бессонница. Ко всему в жизни привыкаешь. Он так устает за день, так выматывается, что, едва коснувшись подушки, засыпает. Но по ночам ему спится какая-то чертовщина из гусариков, стрелок микровесов, ритмичного постукивания вакуумного насоса...
Идет сотый день их эксперимента.
Лишь в конце дня, когда Лева убирал шлифы, Алиханов, просматривая записи в лабораторном журнале, как бы невзначай обронил: «Сегодня «Ядерный семинар». Советую непременно быть. Обзор делает Курчатов...» Лева лишь утвердительно кивнул. Какой там «Ядерный семинар», какой обзор! Сейчас бы на койку с тощим матрасом и забыться во сне. Но голос Абрама звучал настойчиво.
— Так будете?
— Буду! — односложно ответил препаратор.
За этот год Арцимович как-то незаметно и просто стал в Физтехе своим. Сыграла ли роль могучая коммуникабельность Артема, который в первую же неделю перезнакомил его чуть ли не со всем институтом. А может быть, дело было в самом Льве. В Физтехе ценили не только работоспособность человека, но еще и остроумие. Через какое-то время Арцимович почувствовал, что к его суждениям прислушиваются.
Физтех существовал уже больше десяти лёт. Во главе с директором академиком Иоффе он представлял собой удивительное учреждение. «Папа» — как звали директора между собой все сотрудники — от токаря-универсала до профессора Лукирского — был всеяден. Он умел в самой туманной идее разглядеть перспективную проблему. Кроме того, крупный ученый, генератор идей, Абрам Федорович обладал недюжинным талантом организатора. Авторитет его был значительным. Поэтому в заказах, средствах, приборах недостатка не было. Правда, с помещением в Физтехе было туго. Институт рос как на дрожжах. На его территории вечно что-то перестраивалось, достраивалось, пристраивалось, возводилось заново. Казалось, еще немного, и с «жилищным кризисом» в Физтехе будет покончено. Но Иоффе подхватывал очередную идею и, будучи человеком практичным, старался претворить ее в жизнь. Поэтому во дворе института все время лежали кирпичи, бочки с цементом и другие материалы.
