— А зачем?
— Ну... — Лева начал неуверенно. И вдруг резко, без перехода, проговорил: — Я решил посвятить себя физике.
— А вы в зеркало давно смотрелись?
Лева машинально пригладил волосы.
— Не помню...
— А вы посмотрите. Знаете, что такое хабитус? Нет?
Прочтите в словаре. Я ваше заявление не подпишу. Мне не нравится ваш хабитус. И я слишком уважаю ваших родителей, да и... вас тоже.
— Причем здесь родители? Я хочу серьезно заняться физикой.
Декан встал из-за стола, сел напротив Левы, положив ладонь на его колено, словно стараясь удержать непокорного студента на стуле:
— В семнадцать лет все пишут стихи. А вы? — декан быстро взглянул на Леву.
— Я нет! — решительно ответил тот.
— И напрасно! Нужно писать стихи. Хотя бы попробовать... А уж потом погружайтесь с головой в физику.
— Но время! — со стоном выдохнул Лева.
— Время, — в раздумье повторил декан. — А силы? Думаете, науке нужны хилые гении? Или боитесь опоздать? Ошибаетесь...
— Я не претендую на звание гения. Но...
— Вот и прекрасно. Если не претендуете, то слушайте. Небольшой анекдот из истории математики вам не повредит. Жил в древности некий монарх, который считал себя просвещенной личностью. В его царствование Эвклид наконец-то завершил свой труд по геометрии. Ученики славили Эвклида, хотя лишь единицы начали постигать суть учения. Но славили... И это докатилось до монарших ушей. Вызвал тот к себе ученого и спросил: за какой срок можно одолеть премудрость геометрии. Монарх тоже ценил время. Ученый ответил, что это займет у его царского величества года два, не меньше. «А быстрее? — монарх был всесилен и не привык к промедлениям. — Может быть, существует какой-то иной способ для царей?» И тогда ученый, не зная, во что ему обойдется ответ, собрав все свое мужество, заявил: «Царского пути в геометрии нет».
Лев грустно молчал. Декан протянул студенту заявление и даже проводил до двери.
Прошло два года. Много это или мало? Молодой Арцимович с трепетом раскрывал каждый новый физический журнал. Он испытывал облегчение и разочарование.
Пока споры еще кипят вокруг теоретических работ Эйнштейна. Немецкие физики-экспериментаторы Ленард и Штарк, оставаясь в тени, умело разжигают страсти.
И те кипят, клокочут в «Обществе немецких естествоиспытателей для поощрения чистой науки». Хотя последняя часть названия этой лиги вроде бы исключает всплеск страстей. «Чистая наука» выше эмоций. Но в зале Берлинской филармонии уже прошел митинг, организованный антиэйнштейновцами.
