Серые глаза ее мстительно прищурились, губы сложились в гримаску отвращения.
— Ненавижу! — в сердцах прошипела она, воинственно сжимая кулаки. — Появился здесь весь такой внимательный и учтивый, строит и себя благородного шиисса, а ведь каждый, у кого есть глаза, прекрасно видит, что ни благородства, ни дворянского происхождения там и в помине нет! Ненавижу!
Но как бы Анна не убеждала себя, как бы не твердила, что в слух, что в мыслях, о ненависти и презрении, Рейджен Лорне прочно обосновался в ее мыслях и вчерашнее его появление лишь подлило масло в и без того ярко горящее пламя.
Анна тяжело выдохнула. Кожа была горячей, сердце все еще дрожало, как после быстрого бега, во рту пересохло, а внизу живота горячим комком свернулась тугая спираль, причиняющая ощутимую физическую боль и дискомфорт.
Когда в конце ужина лакей объявил о приезде новых гостей, каждый из присутствующих в Сайрише воспринял эту новость по-своему. Анна же совершенно не взволновалась. Ни шииссы ШиМаро, ни ее спутника, шиисса ШиЛарона, ранее она не знала. По крайней мере, ей так казалось. Каково же было удивление, когда в столовую, следом за молодой красивой женщиной вошел ни кто иной, как сам шесс Рейджен Лорне.
Тот самый Рейджен Лорне, который стал для Анны тюремщиком и искусителем. От которого она бежала, и с которым — стоит ли обманывать саму себя? — были связаны все ее мысли и сны в последнее время. Это его она видела в своих снах, это его руки девушка представляла на своей коже, от его поцелуев во сне таяла словно снег под весенним солнцем. Этот мужчина прочно обосновался в ее мыслях, и как бы она не стремилась избавиться от его образа, преследующего ее с тех самых пор, как она покинула Пограничье, ничего не получалось. Как не получалось и убедить себя в том, что все эти образы и мысли вызваны лишь только подсознательным страхом, снова стать игрушкой в руках порочного шесса.
Рейджен Лорне каждую ночь являлся в ее сны, чтобы завершить то, что не успел сделать в Дорване — окончательно и бесповоротно совратить несчастную шииссу и ввергнуть ее в пучину разврата.
И каково же было ей увидеть, как он входит в столовую Сайриша, как смотрит на нее Анну, слегка прищурив свои темные глаза и искривив в ухмылке четко очерченные губы, отчего на гладковыбритых щеках его образовались ямочки. За время, достаточное лишь только для одного удара сердца, этот его взгляд сказал Анне так много, что она замерла испуганной птичкой, боясь даже вдохнуть и уж точно не имея сил отвести глаза.
