У меня вырвался нечленораздельный вопль разочарования и ярости. Я пнула пластиковую корзину под раковиной, отправив её и щётку, лежащую внутри, в полёт до ближайшей стены. Этого было мало. Я стянула с себя рюкзак и швырнула его обеими руками вслед за корзиной. Так как я больше не использовала свой шкафчик — определённые личности взламывали его или портили содержимое (я насчитала четыре подобных случая) — мой рюкзак был тяжело нагружен всем, что могло мне понадобиться во время уроков. От удара об стену он громко хрустнул.
— Какого хрена?! — прокричала я в окружающую пустоту, и мой голос эхом разнёсся по туалету. На глаза навернулись слёзы. — И что, чёрт побери, мне теперь делать?!
Хотелось что-нибудь ударить, сломать. Просто чтобы исправить несправедливость. Хотелось разбить зеркало, но я сдержалась. Такая мелочь скорее доказала бы мою беспомощность, чем успокоила бы меня.
Подобное происходило с первого дня в старшей школе, на протяжении полутора лет. Туалет был единственным безопасным местом, которое я смогла найти. Находиться там было одиноко и унизительно, но в этом убежище я могла от них скрыться. Теперь у меня даже его не осталось.
Я понятия не имела, что теперь делать с послеобеденными уроками. Пора было сдавать промежуточный проект по курсу искусств, но мне нельзя было прямо сейчас появиться в классе. Там будет София, и я могла легко представить себе её самодовольную ухмылку, заявись я туда в таком виде, будто только что неудачно пыталась перекрасить все свои вещи.
Кроме того, я только что шмякнула рюкзак об стену и очень навряд ли, что проект по искусству всё ещё в целости и сохранности.
Жужжание на грани восприятия становилось всё настойчивее. Руки дрожали, и я наклонилась, схватившись за раковину, сделала долгий медленный выдох и позволила внутренним барьерам рухнуть. Три месяца я держалась. А сейчас? Мне было уже всё равно.
Закрыв глаза, я почувствовала, как жужжание превращается в конкретную информацию. Многочисленные, как звёзды в ночном небе, крошечные узелки сложно организованных данных наполняли пространство вокруг меня. Можно было сосредоточиться на каждом и подробно рассмотреть. Эти узелки рефлекторно собирались рядом со мной с того момента, как мне в лицо выплеснули сок. Они отозвались на подсознательные мысли и эмоции, они были отражением моего гнева, моей ненависти к этим троим, как колотящееся сердце или дрожащие руки. Я могла, не задумываясь, остановить их или направить их движение с той же лёгкостью, как могла поднять руку или шевельнуть пальцем.
