Такие минуты тонки и неоднозначны. Лишь только фотографы разглядели слабинку и образовавшуюся брешь в «газетной» защите, что частично открыло лицо подсудимого, сразу защелкали затворы фотокамер, засверкали фотовспышки, оживив монотонное чтение озвучиваемого приговора.
Почему-то после этого все находящиеся «за стеклом» с еще более великим напряжением начали вслушиваться в каждое слово, изрекаемое Председательствующим. Даже «не свои» приговоры заставляли напрягать слух, улавливать каждое слово, осознавать тяжесть чужой судьбы, соизмеряя наказание преступлению, высчитывать пропорции, зависимости, на основе которых пытались высчитать и свой срок…
Грибкову дали небольшой срок, который увеличивался на следующих нескольких процессах на год-два. Избежание тяжкого, вполне заслуженного наказания, с пониманием того, что Пылеву это не удастся, сегодня наложило на его лицо тень злорадства, не сползающую до самого окончания. Сыплющиеся огромные другие срока на находящихся позади него в «аквариуме», заставили отодвинуться от них ближе к стеклу и смотреть только вперед. До него не было никому дела, зла к нему тоже никто не испытывал, правда, ощущаемая им самим простая, зато непрекращающаяся неприязнь, отражающаяся от гладкой поверхности стекла во взгляде каждого, сталкивала его самого в злобу, направленную ко всему и ко всем. Интересно, что то же самое испытывал и Олег Пылев, но он не мог перекрыть эти эмоции таким же злорадством. Любому обвиняемому в этом зале было и проще, и легче…
Махалин получил срок за двадцать лет, второй суд отправит его стараниями федерального судьи Откина на вечный, который он воспримет мужественно, лишь с одной мыслью о Грибкове: «Почему я не убил этого урода, столько было возможностей?! И ведь не было бы ничего. Какой дурак этот Пылев! Че мы поперлись в эту Одессу, нахрена нам сдались эти скачки?! Чем я думал?! Обоих их надо было валить… обоих! И «Пыля» и «Булкина»! Ну ничего, может быть еще откусаемся!».
Не могу не сказать здесь об участи Олега Михайлова[10], на показаниях которого была основана основная часть второго суда. Делаю это не столько по своей прихоти, в предыдущем томе мое мнение есть, сколько по просьбе Надежды Юрьевны, испытывающей личную благодарность к этому человеку за его показания, многое раскрывшие на этих заседаниях — он выступал свидетелем на «её» процессе, рассматриваемом убийство ее мужа. Через год государственный обвинитель запросит ему восемнадцать лет, на столько же он и рассчитывал. Это подтверждали и оперативные сотрудники и следователи прокуратуры, проводившие до суда расследование, так и должно было быть, если бы не… если бы не то, что мы вряд ли точно узнаем.
