Соломон Мудрый понял этот намек, кивнул головой. И не продолжая темы, старший лейтенант перешел к делу:
— Я вас глубоко уважаю, Соломон Львович, и прошу мне помочь… Прямо скажу: сверху требуют как можно скорее узнать, где воевал этот самый Бездок. Особенно — где, когда, при каких обстоятельствах ранен… По-товарищески прошу: помогите.
— Что ж, чем смогу…
Румянов поговорил и с медсестрой Катей, хотя на ее помощь мало надеялся: чувствовал ее отчуждение и даже неприязнь. На то была причина. При одном из посещений палаты с безымянным больным особист досадливо проворчал:
— Экая здоровенная ряшка, а все не говорит, ловчит, поди… — и это услышала медсестра.
— Вам бы такое пережить на фронте, — она обиделась за своего подопечного. — Как бы вы заговорили…
Теперь Румянов был осторожен и прежде всего похвалил Катю за внимательность и усердие:
— Это ж сколько надо умения, ловкости, чтобы такому ранбольному перевязки делать. И не обеспокоить. И начальник госпиталя, и доктор Бережанский вас хвалят. Говорят, золотые руки.
— Дело привычное, — ответила Катя. — Он терпелив. Вот и идет на поправку.
— Да, вашими, как говорится, молитвами. Вот и заговорил. Цифрами. Нетрудно догадаться: свой номер полевой почты назвал. Так вы и дальше ему помогайте. Может, скажет, где воевал… Где такие тяжелейшие ранения получил и как…
Катя кивнула.
— Вот и хорошо. Спасибо заранее.
Однако медсестра не могла забыть, как этот старший лейтенант так обидел ее подопечного. «Здоровенная ряшка, — запомнила она. — Тебя бы, который и фронта не видел, так ранили, да ты бы…» Отказать Румянову в помощи она не решилась, но и не сказала ему, что совсем недавно узнала о ранбольном.
После того, как с него сняли гипсовый панцирь, человек без документов заговорил. Вслед за номером полевой почты он назвал свои имя и фамилию. Дело было так. Поздним вечером Катя вошла в палату и увидела своего пациента сидящим на кровати. Он обрадовался девушке и, несильно ударяя себя левой рукой в грудь, произнес:
— Гриша… Гриша… Григорий я… Михеев Григорий.
Нет, решила Катя. Грубость, хамство старшего лейтенанта она не забыла и пока ничего не скажет. И в душу ранбольному не полезет. Когда сочтет нужным, сам расскажет про свою войну…
Катя не могла догадаться, какие мысли обжигали Григория. Даже тогда, когда старый доктор спросил его про войну: где, в какой воинской части, он ответить не мог. Нет, это невозможно. Номер полевой почты он назвал и всем назовет. Его он писал на конвертах и на сложенных в треугольник листках из тетрадок. Ему твердили в десятый раз: наименование части ни-ни, а только номер полевой почты. И повторяли перед каждым полевым выходом и боевым заданием. Расстреливать будут в плену — молчи! Военная тайна сокрыта в твоем мозгу. Твоя военная часть — особого назначения. Об этом ни-ни, военная и государственная тайна.
