— Я ничего не могу утверждать наверняка, но мне кажется, что Гусев вполне может говорить правду…
— Может говорить — это понятно. А вот говорит ли он правду в данном конкретном случае? — перебил Мухин.
— Я не следователь, — вздохнул Фролов. — Дело в том, что мы даже о самом изменении времени говорим лишь предположительно и уж наверняка ничего не можем сказать о том, что чувствует человек во время таких временных изменений. Может оказаться и так, что тот же Гусев при изменении внешних параметров плохо осознавал или даже вовсе не осознавал, что происходит. С одной стороны для его обычного сознания прошла минута, а с другой при изменении времени в эту минуту мог быть вложен час. Видимо, это и породило эффект раздвоения личности. При изменении времени Гусев мог действовать на основании подкорки, как бы во сне. Так ходят сомнамбулы или, говоря проще лунатики. Известный феномен снохождения.
— Ничего себе снохождение! — воскликнул Мухин и покачал головой.
— Особенно с учётом того, что этот лунатик, возможно, похитил несколько сот тысяч долларов.
— В любом случае это интереснейший факт. Здесь нужна серьёзная кропотливая работа! — подчеркнул Фролов.
Когда он ушёл, Мухин и Глашкин некоторое время молча сидели в кабинете. Мухин лениво помешивал ложкой недопитый чай в чашке, а Глашкин ещё раз принялся просматривать дело Гусева, которое он и так знал почти наизусть.
— Президенту доложили? — спросил Мухин, отхлебнув из чашки несколько глотков.
— Разве Мацкевич похож на сумасшедшего?! О чём он может доложить? О том, что у нас здесь машина времени появилась? Представляешь, как на это среагирует Лукашенко? Чёрт его знает, что со всем этим делать?! — Глашкин отложил дело Гусева в сторону и внимательно посмотрел на Мухина. — Хорошо, хоть деньги нашли. А то представь — Мацкевич докладывает Лукашенко о том, что у вас в Витебске украли почти полмиллиона долларов при помощи машины времени!
— Да уж — представляю! — засмеялся Мухин, но его глаза остались холодными и колючими. — Я даже думаю, что сейчас, когда деньги найдены, гораздо лучше найти их пропаже более реальное и логичное объяснение. А с Гусевым пока поработать, понаблюдать.
— Есть конкретные варианты? — оживился Глашкин.
— Будем прорабатывать, — ушёл от прямого ответа Мухин.
— Хорошо, — кивнул Глашкин. — Держи меня в курсе.
В это же самое время в голове у Гусева окончательно созрел план побега. За эти две недели, проведённые в одиночке, Вячеслав полностью изучил распорядок работы и особенности поведения каждого контролёра. Оставаться здесь дальше не имело никакого смысла — Вячеславу порой казалось, что о нём совершенно забыли и уже никогда не вспомнят. Это означало одно из двух — или его готовят к переводу в Минск для последующего изучения, или же каким-то образом они и в самом деле собрали достаточные доказательства его виновности. Нельзя было исключать и третий вариант, сочетающий в себе и то, и другое. Придуманная Гусевым версия о раздвоении личности, несмотря на всю её правдоподобность, тоже не позволяла рассчитывать на что-то хорошее — в сумасшедший дом Вячеслав не хотел. Оставался побег.
