Степь, ветер.
Сумеречный горизонт.
Ветер разводит траву волнами.
Человек любит не жизнь, говаривал Платон. Человек любит хорошую жизнь.
Там и тут в ветреной синеве разбросаны по древним холмам фаллические каменные изваяния. На одном, самом большом, двухметровом, выведено на самом верху губной помадой: «Оля была здесь».
МЯГКАЯ ИГРУШКА
Стёпа (внук младший) объясняет нарисованную им картинку.
«Ну, чего тут непонятного, дед? Это вот ёлка. А это на ёлке сидит гусь. А это под ёлкой играет мальчик. Он подбросил над собой мягкую игрушку».
НИ БОГА, НИ ИДОЛОВ
«В то время ещё ничего не было достоверно известно ни о коммунистах, ни о социалистах, ни о так называемых нивелляторах вообще, — писал Салтыков-Щедрин в «Истории одного города». — Тем не менее, нивелляторство существовало, и притом в самых обширных размерах. Были нивелляторы «хождения в струне», нивелляторы «бараньего рога», нивелляторы «ежовых рукавиц» и проч., и проч. Но никто не видел в этом ничего угрожающего обществу или подрывающего его основы. Казалось, что ежели человека, ради сравнения со сверстниками, лишают жизни, то хотя лично для него, быть может, особенного благополучия от сего не произойдёт, но для сохранения общественной гармонии это полезно и даже необходимо. Сами нивелляторы отнюдь не подозревали, что они — нивелляторы, а называли себя добрыми и благопопечительными устроителями, в мере усмотрения радеющими о счастии подчинённых и подвластных им лиц…»
Мы не раз обсуждали теорию «нивелляторства» с Аркадием Стругацким, и однажды он с горечью мне сказал: «Знаешь, Генка, а ведь более красивой идеи, чем коммунизм, человечество пока не придумало».
НЕНАПИСАННЫЕ КНИГИ
«Силос на берегу Маклая».
История сибирского бухгалтера, посланного (по ошибке) на сезонные сельхозработы в Новую Гвинею.
«Если бы ты никогда не носила одежд».
«Обалденный мужик! Ты уже отдалась ему?»
«Человек, который давал советы Богу».
Не столько, правда, давал, сколько жаловался.
«Да что такое в мире творится? Будь у него окна, все стёкла давно бы выхлестали».
«Все девы Урука».
Даже пересказывать не берусь.
«Новогоднее представление».
На сцене темно, ёлки засыпаны мерцающим, как звёздочки, снегом. Сквозь завывание вьюги доносится дальний зов: «Ва-а-аняяя!» В ответ так же издалека: «Ма-а-аняяя!» Маня откликается: «Ва-а-аняяя!». И Ваня опять вопиёт: «Ма-а-аняяя!» И так пробиваются друг к другу сквозь новогоднюю тьму, наполняя надеждой сердца маленьких зрителей, пока после самой радостной ноты со стороны бедной Мани не доносится доброжелательный вой волков.
