В один из привычно палящих и знойных дней Хаджиакбара вызвали в кабинет Главного редактора.
«У тебя ответственное задание, — взволнованно сообщил Хаджиакбару Главный. — Справишься ли?»
А почему нет? Ответственное задание — это, понятно, прежде всего, гонорар выше обычного. Конечно, он, Хаджиакбар, справится. С любым заданием справится. У него молодая жена, малый ребёнок, почти никаких побочных доходов — почему же он не справится?
Тогда Главный взволнованно произнёс: «Поедешь в район».
И, понизив голос, назвал имя крупного партийно-хозяйственного деятеля (мы его тут называть не будем), от которого у Хаджиакбара испуганно защемило сердце.
«Это большая честь, — громко и взволнованно объяснил Главный. — Это акт высокого доверия. Все наши видные журналисты улетели в Москву, освещают работу Пленума ЦК КПСС, никого не осталось в газете кроме тебя, — посмотрел Главный на Хаджиакбара с неожиданным сомнением. — Конечно, остался ещё Маджид, но у него беда, он пьёт, он может не сдержаться. — Главный даже отмахнулся сразу двумя руками от некоей ужасной мысли, мелькнувшей в его сознании. — А Саид в Учкудуке — на золоте. Наше золото всегда нужно родине. Так что пора тебе расти. Пришла пора тебе расти».
Главный сделал долгую паузу и закончил:
«Об одном только прошу. Увидишь Хозяина, не торопись, не бросайся сразу с рукопожатием, не открывай рта, жди, будь мудр, не выступай первый, трижды подумай, прежде чем сказать хотя бы слово».
И вдруг посоветовал совсем странное:
«А руку Хозяин протянет, не смутись поцеловать».
И Хаджиакбар поехал в одно из тех загадочных узбекских хозяйств, где в восьмидесятые годы прошлого века на потаённых хлопковых полях, не внесённых ни в какие плановые реестры, выращивали миллиарды никем не учтённых советских рублей. «О, Аллах, — шептал про себя Хаджиакбар, ведя старенький горбатый «запорожец» сквозь низкие тучи жёлтой узбекской пыли. — Спаси меня от бед. Подскажи мне самые верные слова».
Но Аллах молчал, жара палила неимоверно, и мохнатыми от белых хлопьев (вездесущий хлопок) казались телеграфные провода.
Зато в приёмной Хозяина было сумеречно и прохладно.
Это несколько успокоило Шайхова, он даже смахнул пот со лба.
Он даже подумал: наверное, на местного Хозяина много наговаривают. Завистников много. Если и есть у Хозяина зинданы (ох, есть, подсказывало журналистское сердце), то тайные, совсем небольшие. Ведь вон какой улыбчивый у Хозяина секретарь — важный и толстый. И у него всего три подбородка, значит, знает меру. А секретарь в свою очередь рассматривал молодого и запылённого ташкентского журналиста. Наконец, пришёл к каким-то выводам и укоризненно почмокал толстыми (в меру) губами.
