, потому что избыток энергии у наших женщин требовал выхода. А страдали от этого мужья, кроткие, добрые силачи-балагулы. Жены им категорически запрещали разговаривать с мужьями своих обидчиц, и мужчины, не смея нарушить запрет, только переглядывались и перемигивались между собой и сразу же отводили глаза, как только ловили строгий контролирующий взгляд своих жен.
За всю историю Инвалидной улицы был только один год, незадолго до войны, когда мир и благодать снизошли на ее обитателей и они возлюбили друг друга, как родные. Целый год не было ссор, целый год вся улица жила одними интересами, как одна семья. Как будто учуяли ожидающую всех беду.
Повод для мира придумал доктор Беленький. И пришелся он всем по душе, раскрыл в людях все самое доброе, что они имели за душой.
Вот что придумал доктор Беленький.
На левой стороне Инвалидной улицы, в жалкой трущобе жила старая дева по имени Стефа. Было ей за тридцать, и была она рыжей и все лицо в веснушках, но отличалась от полногрудых и дородных женщин нашей улицы отчаянной худобой и была плоской и спереди и сзади. Абсолютно не товар для замужества, как говорится. Молчаливая и забитая, она жила на нищенское жалованье уборщицы в больнице, на улице редко появлялась и краснела до кончиков ушей, завидев мужчину.
Доктор Беленький приметил ее в больнице, где она мыла полы, и захотел сделать доброе дело. Выдать Стефу замуж. Ее согласия и спрашивать не надо было. Требовалось только найти жениха. И его тоже подыскал доктор Беленький. На нашей улице. Ну кого бы вы думали? Никогда не догадаетесь.
Тележечника Шнеера. Того самого, что возил на своей тележке шкафы «Мать и дитя». Доброго, забитого, недоделанного Шнеера, одинокого, как перст, и не помышлявшего о женитьбе. Единственное, что было известно всей улице, это то, что Шнеер и Стефа поглядывают друг на дружку и оба очень застенчивы.
Своими мыслями доктор Беленький поделился с женщинами Инвалидной улицы, и, как говорится, идея овладела массами. Вы себе даже представить не можете, как сразу изменилась вся жизнь. Буйная энергия наших женщин, тяга к добру, глубоко запрятанная в каждой, фонтаном прорвались наружу.
Началось с того, что все на улице помирились, потому что все принимали участие в затеваемом деле. Женские лица просветлели, угрюмые складки разгладились, и у всех появилось выражение радостной, волнующей озабоченности.
Совещания шли попеременно в каждом доме, женщины шептались на всех углах и при этом обнимались, как сестры. У водозаборной колонки вспыхивали стихийные митинги. И без единой ссоры.
