Всемирный следопыт, 1927 № 01 | страница 19



Мне совсем не хотелось спорить. Психология толпы перед лицом великих открытий меня совсем не интересовала.

— Ужасно! — шептал я тихо. — Ужасно! Океан, кажется, никогда не кончится… Интересно знать, какой он глубины.

— От 1.000 до 2.000 метров. Мы находимся где-то между 140 и 160 меридианами.

— Да, правда. Скоро 5 часов.

— 5 часов теперь в Филадельфии, но не в тех местах, над которыми мы находимся. Здесь полночь. Где бы мы ни находились, всегда полночь.

Я содрогнулся.

— Правда, солнце не восходит…

— Ну, конечно. Оно все время по ту сторону земного шара. Мы с ним играем в прятки. Арчибальд, мы с тобой потеряем один светлый день нашей жизни и проживем лишнюю ночь. Позже, когда это изобретение войдет во всеобщее употребление и у каждого будет свой «Аэрофикс», я уверена, люди будут совершать эти неподвижные путешествия днем. Тогда враги тьмы будут в состоянии жить среди непрерывного дня, в тихие сумерки или при блеске постоянного рассвета. Посмотри на небо в глубине перископа, — он постоянно отражает одно и то же небо. Все стоит неподвижно, кроме луны. Созвездия не меняют места. Можно сказать, что небесные часы остановились.

— Да, но зато есть другие часы, которые продолжают прекрасно итти. Это — часы моего желудка. И в данную минуту они бьют час завтрака. Этель, я голоден.

Мы принялись за еду. Вы можете судить по этому, что состояние моего духа снова стало благоприятным. После завтрака мне стало еще веселее. Подкрепившись превосходными консервами и целым стаканом брэнди, я чувствовал себя в узкой каюте почти так же хорошо, как в купэ спального вагона.



>…На «Аэрофикс» с головокружительной быстротой шли страшные цепи Скалистых гор… Ледники при свете луны казались огромными опаловыми потоками, похожими на хвосты комет. Бледный свет озарил прозрачный пол «Аэрофикса»; казалось, что горы подпрыгивают и мечутся, как испуганное стадо.

От пережитою нервного напряжения осталась только общая усталость. Я чувствовал, что мои веки тяжелеют; было тепло, от перископа шел слабый свет. Свист воздуха и жужжание жироскопов убаюкивали меня. Сквозь туман дремоты я слышал, как Этель сказала, что мы прошли четвертую часть пути, и больше ничего не слышал.

— Нет-нет, братец! Этого никак нельзя! — услышал я вдруг ее голос над самым ухом. — Ты, кажется, спишь? А если ты мне будешь нужен зачем-нибудь? Нельзя спать! Проснись!

— М-м-м!

— Неужели тебе не хочется взглянуть на Японию, которая сейчас у нас под ногами?