Признак своевременности в теории уголовного права нередко рассматривается в рамках анализа наличности согласия пострадавшего.
Наличие согласия, по мнению многих ученых, выражается в том, что оно предшествует поведению третьих лиц в отношении согласившегося либо не выражает возражения против уже начатых действий[191].
По мнению А. В. Сумачева, наличность согласия как признак его общего понятия означает, что оно дано до начала совершения обусловленного им деяния[192].
Понимая под наличностью «присутствие, количество чего-нибудь на данное время»[193], трудно согласиться с теми учеными[194], которые своевременность и наличность согласия пострадавшего рассматривают как идентичные по содержанию признаки.
По справедливому замечанию Н. С. Таганцева, «наличность согласия должна быть доказана, но при этом вовсе не требуется, чтобы согласие было прямо выражено пострадавшим, так как часто вполне достаточно согласия молчаливого, подразумевающего или заявленного конклюдентными действиями»[195].
С этой позицией соглашается А. Н. Красиков. Он, в частности, отмечает, что «в связи с определением наличности согласия потерпевшего важным моментом является вопрос о формах выражения согласия, о моменте его признания и отказе от согласия»[196].
Если наличность согласия определяется через время и форму его выражения, то своевременность определяет лишь временные промежутки, в рамках которых согласие пострадавшего может являться обстоятельством, исключающим преступность деяния.
Конкретность согласия. В русском языке под конкретностью понимается «реальное существование, точное и конкретное определение»[197] , «точное, прямое, предметное выражение»[198] .
В уголовном праве конкретность согласия выражается в том, что волеизъявление пострадавшего должно иметь четко определенный характер. Одни авторы первостепенное значение придают тому обстоятельству, что согласие «относится к определенному времени и действию»[199], тем самым допуская рассмотрение конкретности и своевременности как общей и частной категорий.
Другие ученые видят конкретность согласия в его обращении к «конкретному благу, которое его носитель разрешает нарушить»[200] .
Третьи рассматривают данный признак более широко и понимают под ним согласие пострадавшего на причинение конкретного вреда собственным интересам в конкретном месте, в конкретный момент времени и конкретным лицом[201]. Как отмечает Л. С. Белогриц-Котляревский, «согласие или заявленное желание может относиться к определенному лицу. В этом случае совершение преступления по согласию не тем лицом, к кому оно относилось, не может давать право на исключение или смягчение ответственности»
