Данное положение нельзя признать безусловным: согласие пострадавшего исключает преступность нарушений личных конституционных прав человека и гражданина только в случаях, если эти права и свободы выступают основным непосредственным объектом посягательства.
7. Уголовно-правовое значение согласия потерпевшего при посягательствах на интересы семьи и несовершеннолетних во многом определяется ценностью охраняемых законом благ.
Проведенный нами анализ позволил заключить, что волеизъявление пострадавшего может исключать уголовную ответственность только при разглашении тайны усыновления (удочерения). Данный вывод основывается на положениях ст. 155 УК РФ, предусматривающей уголовную ответственность за разглашение тайны усыновления (удочерения) вопреки воле усыновителя, совершенное лицом, обязанным хранить факт усыновления (удочерения) как служебную или профессиональную тайну, либо иным лицом из корыстных или иных низменных побуждений.
При совершении иных деяний, предусмотренных главой 20 УК РФ, уголовная ответственность виновного наступает независимо от воли потерпевшего.
8. Дискуссионной для отечественной теории уголовного права является проблема определения границ отчуждения имущественных прав личности с ее согласия.
Вопрос о правовом значении согласия на отчуждение имущественных прав стоит на стыке гражданского и уголовного права.
С одной стороны, ч. 1 ст. 209 ГК РФ в числе основных правомочий собственника называет право владения, пользования и распоряжения, а с другой – способ реализации данных правомочий в ряде случаев носит уголовно наказуемый характер.
Н. С. Таганцев, исследуя данную проблему, отмечал: «Согласие обладателя нарушенного интереса устраняет преступность имущественных посягательств в виде захвата имущества или его истребления, так как передача, уступка имущества, хотя бы для его уничтожения, составляет для его обладателя, по общему правилу, несомненное право. Весь вопрос сводится только к точному установлению, принадлежит ли уступившему право на уступленный интерес и в каком объеме: с согласия собственника дома этот дом может быть разрушен до основания, но он не может быть сожжен, как скоро вокруг него находятся чужие строения»[297].
В советский период справедливость данного подхода практически не подвергалась сомнению. Так, например, А. Н. Красиков отмечал, что уничтожение, изъятие, обращение в собственность, а равно повреждение чужого имущества с согласия собственника есть не что иное, как следствие осуществления собственником своего субъективного права
