В доме появились и другие плёнки, в первую очередь — песни Владимира Высоцкого, которые нравились отцу, да и сыну тоже. Володя начал записывать в тетрадку тексты, «снимая» их с магнитофона. «Слушая Высоцкого, мне захотелось петь о чём-то своём под гитару, а „Rolling stones“ подсказали мне форму, которая меня заворожила. У Высоцкого мне было интересно, о чём он говорит, а у „роллингов“ — как это говорят! Вот это и стало в будущем составляющими группы „Чайф“. Я попросил отца, чтобы он научил меня играть на семиструнной гитаре, и быстро смог копировать песни Высоцкого, потому что он тоже играл на 7-струнке».
Но тянуло семиклассника Шахрина всё-таки не в сторону бардовской песни, а к той самой пульсирующей энергии, что изливалась с «роллинговского» зальника. Учился он в 36-й школе, возле Уральского политехнического института. УПИ в то время был рассадником рок-культуры. Как только начиналась весна, распахивались форточки общежитий, в них выставлялись динамики и оттуда неслось: «She loves you, yeah-yeah-yeah». Такой аудиофон требовал овладения начальной рок-грамотностью. Володя бегал по знакомым, переписывал любые рок-записи, до которых мог дотянуться.
Дело облегчало то, что школа № 36 была музыкально продвинутой. Старшеклассники на переменах обменивались даже не записями, а настоящими фирменными пластинками. Вставить в разговор пяток-другой названий англоязычных групп считалось хорошим тоном. «Каждая параллель принципиально отличалась в своих музыкальных вкусах от тех, кто учился всего на год младше. Например, наш класс был любителем классики, типа „Deep Purple“ и „Led Zeppelin“, а те, кто учился на класс младше, предпочитали группу „Slade“. И мы называли „Slade“ детской группой. Нет, нам она тоже нравилась, но это уже была молодёжная музыка. Мы-то слушали взрослую! Была очень сильная дифференциация», — вспоминает известный дизайнер Александр Коротич, учившийся в той же школе. Скучные песни на русском языке, звучавшие из телевизоров и радиоприёмников, передовые школьники середины 1970-х не слушали. Их умами и сердцами владела англо-американская музыка.
Английского языка юный житель закрытого Свердловска Володя Шахрин не знал и знать не собирался. Ещё в четвёртом классе он честно сказал учительнице, что вряд ли когда-нибудь в своей жизни увидит живого иностранца, а поэтому ходить на её уроки особого желания не имеет. Договорились так: он прогуливает её уроки, а она ставит ему «трояки». Записи на английском жажды к изучению языка Шекспира не пробудили, но вызвали жгучее желание научиться играть так же, как эти непонятно кто с магнитофонной плёнки.
