Рита снова кивнула, крепче прижав в себе Соню. Когда она только родилась, никто еще не знал, что за все следующие три года она не произнесет ни слова, даже плакать и смеяться будет абсолютно беззвучно. В тот момент Рита поняла, что все уже закончилось, а крика только что родившегося ребенка она не слышит. За то мгновение, которое ушло на осознание факта, что если бы девочка родилась мертвой, врачи не стояли бы над ней с удивленными лицами, все в ней успело прийти в такой неописуемый ужас, какой может испытать только женщина на ее месте. Уже пару секунд спустя ей показали совершенно здорового ребенка, орущего, как и полагается младенцам, однако Ирину она понимала очень хорошо.
– Елизавета Дмитриевна, не говорите Марку о том, что произошло, – попросила она. – Он не любит, когда я так делаю. Это… это опасно для меня.
Елизавета Дмитриевна несколько долгих секунд разглядывала ее лицо, решая, стоит ли спрашивать подробнее, что именно и как она сделала, но затем только вздохнула.
– Что бы это ни было, Маргарита, видели все. Я не уверена, что мы сможем это скрыть, и что ты сможешь избежать вопросов. – Она улыбнулась. – Но я постараюсь сделать все, что от меня зависит. – Она вдруг обернулась, ища кого-то взглядом. – А где, кстати, Марк?
Рита только сейчас вспомнила, что, когда проснулась, Марка в спальне не было. Не явился он и тогда, когда весь дом пришел в движение. Где бы он ни находился, он не мог не услышать. Ответить она не успела, так как в этот момент наверху лестницы появился взволнованный Франц.
– Алекс пропал.
Глава 10
Апраксин переулок располагался в самом центре города, недалеко от одноименного рынка: места, которое приличные люди старались обходить стороной даже днем и строчили на него жалобы в администрацию города. Некоторые продавцы здесь с трудом говорили по-русски, торговали контрафактным товаром, а беспечные покупатели запросто могли остаться без кошелька или мобильного телефона. Рынок по праву считался самым многолюдным и шумным не только в Санкт-Петербурге, но и, скорее всего, на всем Северо-Западе. Разговоры о том, что Апрашку пора сносить, а место – облагораживать, ходили еще тогда, когда Марк бывал здесь каждый день. С тех пор прошло четыре года, а рынок и ныне там в неизменном виде.
Розовый дом номер пять в темноте зимней ночи казался мрачным и безжизненным, словно все жители давно покинули его, не выдержав такого соседства. Желтые фонари освещали его плохо, отчего он выглядел еще более запущенным, чем был на самом деле. Краска немного облезла, железные ворота покосились. Закрытые жалюзи магазина на первом этаже кто-то разрисовал баллончиком, а возле порога опрокинул мусорный контейнер. Марк уже не помнил, когда последний раз хотя бы проезжал мимо, а потому изменения сразу бросились ему в глаза. Только на последнем, шестом, этаже тускло светилось одно окно, но никаких силуэтов в нем не было видно.
