К тому времени, как она вернулась в студию, за окном давно стемнело, однако верхний свет Марк так и не зажег, довольствовался лишь несколькими настольными лампами, которые теперь почему-то стояли на полу. Сам он тоже сидел на полу возле большого окна во всю стену, положив на колени натянутый на подрамник холст небольшого размера, и что-то рисовал. Масляные краски и многочисленные кисточки в беспорядке были разбросаны рядом, уже успев запачкать паркет.
– Пишешь в темноте? – поинтересовалась Рита, пряча пальто в шкаф.
Марк чуть-чуть повернул к ней голову, продолжая при этом смотреть на будущую картину.
– У меня появилась мысль сделать серию городских пейзажей в разное время года и суток. Мне нужно естественное освещение. Такое, какое есть.
На взгляд Риты, бледно-желтое освещение электрических ламп сложно было назвать естественным.
– Или тебе просто лень вставать?
Марк улыбнулся, но ничего не ответил. Она подошла к нему и опустилась на пол рядом, стараясь не вляпаться в краски. Марк поэтому никогда не рисовал дома: бабушка убила бы за такое. Темно-оранжевые пятна украшали не только паркет, но и руки, одежду, лицо и волосы художника. Видимо, он убирал их с лица выпачканными руками. Даже повязка на пальце левой руки – и та украсилась разноцветными пятнами. Пожалуй, Соня – и та рисовала аккуратнее.
За большим окном ярко горели фонари, освещая сквер напротив дома, голые деревья, остатки снега под ними и заледеневшие лавочки, заливая все это теплым оранжевым светом. Это Марк и пытался перенести на холст.
– Как Вера Никифоровна? – спросил он, не отрываясь от дела. Рита подумала, что серия может выйти удачной, если только художник не ослепнет к ее окончанию.
– Вроде бы неплохо, – ответила она, а затем добавила: – У меня было видение.
Марк тут же оторвался от картины и испуганно посмотрел на нее.
– Опять?
Рита кивнула.
– На этот раз с бабушкой.
Марк осторожно положил холст на пол и наклонился к ней, коснувшись рукой еще холодной щеки.
– Все то же?
Рита снова кивнула, но на него больше не смотрела. Руки судорожно сминали край длинной рубашки, а перед глазами все еще стояла увиденная картинка.
– Только еще страшнее, чем с тобой. Разлагающаяся плоть, черви… – Она содрогнулась, вспоминая, как наклонилась, чтобы поцеловать бабушку в лоб, а когда отстранилась, увидела… это.
Она хотела рассказать ему и о видениях с Сабиной, но в последний момент остановила себя. Возможно, в свете последних событий ее помощь девочке была очень, очень глупой идеей. И Рите было стыдно в этом признаваться, хоть она и не жалела о том, что сделала.
