Свежий ночной воздух стал наградой после душной лаборатории. Вардас остановился и вдохнул полной грудью, чтобы хоть немного согнать усталость и наваливавшуюся дремоту.
— Ну и как она? — насмешливо кривя губы, поинтересовалась поздняя гостья. Женщина стояла в стороне и пряталась в тени садовой колонны. Видимо, разминулась со своей ретивой племянницей, поэтому и решила досадить ему. Только все равно Майло был удивлен неожиданным интересом к его впечатлениям со стороны дамы, которая вряд ли когда-либо в своей жизни интересовалась хоть чьим-то мнением.
— Зачем это вам? — глядя в упор на даму, спросил он.
— Так, — хохотнула женщина и небрежно пожала плечами. — Всего лишь праздный… интерес.
Отчего-то Вардасу в этом немного истеричном хихиканье послышались нотки отчаяния, злости и совсем немного сожаления. Рассмотрев за долгие годы знакомства эту противоречивую натуру под разными углами, он мог безошибочно определить — леди Лаускалитас сожалела не о печальной судьбе сиротки, а о своих несбывшихся чаяниях. Точнее, о мечте единственной дочери, которая как раз была на выданье и по обидному стечению обстоятельств не попала в желанный список невест.
— Хочу убедиться, настолько ли она хороша, чтобы стать женой нашего августейшего короля и достойной королевой.
Голос сладкий, приторный, словно мед, приправленный змеиным ядом ненависти. А кого Рената Лаускалитас, урожденная Браггитас, любила в этой жизни, кроме себя? Наверное, никого. Хотя сын и дочь могли вызвать какую-то тень материнской любви и ласки, но придворной даме скорее льстил статус и его возможности, нежели собственные дети. Дочь, к примеру, можно было удачно выдать замуж, а это сулило для леди Лаускалитас конец периода сдержанного мотовства.
— Вы сомневаетесь в добродетелях собственной племянницы? — тихо спросил Майло, слегка заломив бровь. — Отправляйтесь отдыхать, Рената. Завтра будет трудный день.
— А когда были легкие дни? — вздохнула женщина полной грудью, отделилась от стены конюшни, опершись на которую стояла все это время, и нетвердым шагом направилась к нему. — Но мы могли бы сейчас неплохо расслабиться и отдохнуть… вдвоем.
Майло посмотрел в серо-водянистые глаза, в которых бешеным хороводом плясали отблески многочисленных окон замка. Распахнутые и горящие, эти глаза обещали ему невероятное удовольствие, а за пеленой пылающего, как пламя, желания скрывался тонкий расчет и едва заметный намек на жалость и презрение, очевидно, к самой себе. Знаменитая леди Лаускалитас — королева мужских сердец — снизошла до него, ощипанного вороненка. Канцлеру стало горько, но эта горечь отдавала с привкусом желчи.
