Тягучим варевом наполняли вместительные алюминиевые миски, одинаковые для людей и собак. Первыми кондер, обильно приправленный измельченными кусочками дичи, с жадностью поглощали натруженные за день собаки. Охотники соблюдали незыблемое правило: от души накорми собак, чтобы подняться не могли (соответственно, чтоб не попрошайничали), а затем с чистым сердцем ешь сам. Мужчины доставали из-за пазух деревянные ложки. Те не обжигали губ и захватывали увесистые порции пшеницы, пропитанной сочным диким жиром. Мясо ели вприкуску. По полстакана водки каждый охотник (я — не в счет) выпивал один раз — перед обильной трапезой. Больше никто не пил. Все осознавали ответственность: ружья и собаки подчиняются трезвым. Разговоры во время еды не велись. Охотники тем самым отдавали дань природе и ее дарам.
Ничего более вкусного, чем тот кондер и та дичь, мне так и не удалось отведать за всю свою немалую жизнь. Я до сих пор убеждена, что лучшего не бывает.
Лишь насытившись и отставив пустые миски, облизав и спрятав ложки, мужчины расслаблялись на байках, анекдотах. Смеялись и даже хохотали потихоньку, скромно, чтобы не потревожить прелести ночной степной тишины поздней осени.
После пиршества мы лежали на душистом сене и глядели на яркие ноябрьские звезды, освещавшие исхоженные накануне поля. Ночью поля преображались в чудесные, сказочные поляны с движущимися призрачными тенями. Всеобщее созерцание далеких созвездий сопровождалось баснями и подлинными повествованиями о случаях на охоте, о собаках, ружьях, боеприпасах, охотничьей амуниции, детях, тещах, женах и женщинах вообще.
Это был бесценный опыт. Меня не стеснялись, и со стороны могло показаться, что меня не замечают. «Нонсенс, — скажете, — сплоченный мужской коллектив не потерпит на охоте девчонку». Однако терпел. Друзья уважали отца и шли навстречу — он видел во мне сына, о котором когда-то мечтал.
Когда охотники умолкали, отправляясь в путь сновидений, наступало наше с отцом время. Он в жизни много повидал и прочел. Знаниями любил делиться со мной. Однажды отец рассказал о породах охотничьих собак и упомянул о русской псовой борзой (в дальнейшем для краткости изложения я буду говорить о ней чаще как о «борзой», но должна заметить, что существует много пород борзых). Собаку эту он называл «царской», объясняя тем, что ее жаловали и держали цари. Выведена же она была для охотничьих утех русскими помещиками. Борзая — порода многовековая, редкостная, необыкновенно красивая, но и серьезная. Ею нужно постоянно заниматься: выгуливать на воле, чтобы могла бегать, и регулярно с ней охотиться. С данной точки зрения, в содержании и уходе она сложна. Собака эта уникальная: прекрасна во всем. Чрезвычайно умна, интеллигентна, но одновременно свободолюбива. Не выносит простого приказного обращения. Требует задушевного подхода. Обходится дорого. Одним словом, порода сия недосягаема для обычного смертного, как те ноябрьские звезды на охоте. Она — мечта!
