– Подвинься, Криспин, – тихо сказал я.
Он только приподнял брови, рассчитывая – совершенно справедливо, – что я не стану устраивать скандал на глазах у гостей. Я и не стал – был слишком хорошо воспитан. Однако во мне сохранилось достаточно мальчишества, чтобы взять легкое кресло из самшитового дерева, подняться с ним на две ступеньки и усесться на возвышении, не обращая внимания на еле сдерживаемую ярость, которая, как я прекрасно понимал, охватила отца на его темном троне.
– Да, Адриан, это было не самое ловкое твое представление.
Голос матери отчетливо доносился через дверь из темного дерева, отделяющую гардеробную от моей спальни. Контральто с глубоким акцентом делосианской знати, отработанное десятилетиями публичных выступлений и официальных обедов. Она была либреттисткой по профессии, а еще режиссером.
– Криспин не хотел подвинуться, – это все, что я смог ответить, возясь с серебряными пуговицами своей лучшей рубашки.
– Криспину всего пятнадцать, и у него не в меру вздорный характер.
– Знаю, мама, – я закинул подтяжки на плечи и поправил их, – просто я не понимаю, почему отец не… не взял меня.
Судя по тому как глухо зазвучал голос матери, она отошла от гардеробной к высокому окну с видом на океан. Она часто так делала. Леди Лилиану Кефалос-Марло всегда тянуло к окнам. Это объединяло нас – страстное желание быть где-то еще, хоть где-нибудь еще.
– Тебе действительно нужно это знать? – спросила она.
Нет, не нужно. Так ничего и не ответив, я облачился в шелковый с бархатом жилет и разгладил воротник рубашки. Более или менее прилично одетый, я открыл дверь и шагнул в спальню. Мать и в самом деле стояла у окна. Мои комнаты располагались на самом верху четырехгранной Главной башни, в северо-восточном углу. Отсюда я мог смотреть на стену и океан за ней, мог за много миль разглядеть в дымке у горизонта Ветреные острова, которых не видно снизу. Мать обернулась ко мне. Она никогда не носила черное, не пыталась подстроиться под геральдические цвета отца. Она родилась в доме Кефалосов и гордилась этим; ее мать, наместница императора, была владетельной герцогиней целой планеты. По случаю торжественного обеда в честь директора Фэн и ее спутников мать надела свободное платье из белого шелка, такого плотного, что он, вероятно, был синтетическим. Платье застегивалось на плече золотой брошью в форме орла дома Кефалосов. Медово-бронзовые волосы мать отбросила за спину, только мелкие локоны завивались над ушами. Она была прекрасна, как прекрасны все женщины-палатины. Образ давно забытой Сафо, воплощенный в ожившем мраморе.
