— Не он один, дочка, не только он. А наш Гаврило, а Валькин Сережка, а Бурмакин, а Ленька Седых… Известное дело, война. Лучше бы нас, стариков, забрала костлявая. Таким, как я, давно пора на тот свет.
— Отлежишься дома, старуха намажет тебя медвежьим жиром, шубой накроет, до ста лет еще проживешь.
Ульяна заботливо помогла деду забраться на лошадь. Сташеку, который с Ваней, Ульяной и двумя девушками оставался на зимовке, тоже было жаль расставаться с дедом Ефимом. Он полюбил старика — доброго, умного, бывалого, никогда не унывавшего.
— Сегодня так, — любил приговаривать он, — а завтра иначе. С вечера — буря, метель, света божьего не видно, а утром встаешь — солнышко светит, птички поют — сердце радуется. Человек никогда не должен терять надежды. А ты что думаешь, сынок, меня судьба по белому свету не бросала? Сколько раз я думал, что уже больше не увижу никогда своей Поймы, на берегу которой родился. В первую мировую войну, например, еще при царе-батюшке, когда нас на фронт, тоже против немцев, погнали, знаешь, куда я дошел? Да, да, сынок, до самой вашей Польши, до города, который называется Перемышль. Лежит он на холмах, весь в зелени, садов и костелов уйма. А в долине — река. Меньше, правда, и не такая полноводная и норовистая, как наша Пойма. Тяжелые бои вели мы там с австрийцами. Там меня и ранило. Я уже с жизнью прощался. «Вот так-то, Ефим, — думал я, лежа в лазарете, — придется тебе здесь помирать, в чужой стране, не увидишь больше ни родной деревни, ни тайги. На охоту, рыбу ловить уже не пойдешь». Ну и что? Как видишь, живой. А сколько дорог пешком исходил! Война окончилась, и люди — как птицы — начали в свои родные гнезда возвращаться. И ты, сынок, тоже вернешься в свою Польшу, не огорчайся. Красивая твоя страна, ничего не скажешь. Земля кругом ухоженная. Деревни стоят близко одна к другой, совсем рядом. Железная дорога есть, и шоссе хорошие. Дома добротные. Люди — как везде. Но жить бы я у вас не смог. Без тайги, без Поймы не смог. Как и ты не можешь у нас. Тоска бы заела…
Сташек страдал не только от тоски, но и от одиночества. Матери нет. Никто не позовет ни завтракать, ни обедать, ни о чем не спросит. Не пожалеет, рубашки не выстирает, пуговицы не пришьет, не поругает. Отца нет. Некого спросить, не с кем посоветоваться. Пустота вокруг. А человек не может жить один. Должен кого-то иметь, с кем мог бы поговорить, кому мог бы открыться. В поселке еще жили поляки. Проявляли интерес к Сташеку. Иногда даже хотели ему кое в чем помочь. Но ведь дело было не в этом. Ему было тоскливо. Одиноко. Он ловил себя на том, что иногда разговаривает сам с собой. Ругал себя, когда ему было тяжело, стыдил, когда непрошеная слеза навертывалась на глаза, подбадривал, когда казалось, что он уже больше не выдержит. Любил разговаривать с деревьями. С ручейками и реками. С птицами, которые откуда-то прилетали и куда-то улетали…
