Есть в последней книге писателя, публицистическом сборнике «Через год, через день…», согретое особенно теплым чувством эссе «Полковник Залуский». И это не случайно. Збигнев Залуский дорог автору не только как друг и наставник, терпеливо и тактично руководивший его первыми прозаическими опытами. Огромны заслуги этого блестящего писателя-публициста перед польской культурой. Герой-фронтовик, принципиальный, по-государственному мыслящий коммунист Залуский до конца боролся с фальсификаторами истории и сторонниками дегероизации литературы о войне. Брошенному им в конце пятидесятых годов призыву — создавать исторически достоверные произведения о польско-советском братстве по оружию, о вкладе Войска в упрочение народного строя, создавать идейно-четкую литературу, «которой нет», как, полемически заостряя, подчеркивал он, — вняли прежде всего обстрелянные, не чуждые солдатской лямки писатели-коммунисты: Я. Герхард, З. Сафьян, Е. Гжимковский, В. Билинский, Р. Лисковацкий и другие. Так постепенно возникло в польской прозе новое батальное направление. И Збигнев Домино один из наиболее последовательных его представителей.
Обширная и стилистически разнообразная новеллистика Домино (ей писатель отдавал предпочтение около десяти лет, прежде чем взяться за крупные полотна) населена персонажами, вовлеченными зачастую в сложные, драматические конфликты, порождаемые войной или ее последствиями. Его герои — наши современники, порой с военным прошлым, которое у них в постоянном, так сказать, репертуаре воспоминаний, влияющих на их настоящее. Есть чисто батальные рассказы типа боевых эпизодов, где главное для автора — запечатлеть динамику событий. Хотя и здесь абсолютно верна эмоциональная атмосфера и нередко за мелкой, казалось бы, деталью кроется нечто значительное. Например, в рассказе «Лидка» мы видим, как солдаты после боя обнажают головы «жестом наработавшихся жнецов». Точнее не скажешь о тогдашней польской армии, преимущественно крестьянской по своему социальному составу.
В сборнике рассказов «Кедровые орехи» творчески реализован огромный запас впечатлений, накопленный за годы войны в глубоком сибирском тылу, где польскому мальчишке-беженцу стали родными простые колхозники-инвалиды, старики, женщины, заменяющие на поле и лесосеке мужей-фронтовиков, и, разумеется, сверстники, вместе с которыми он работал наравне со взрослыми, обивал пороги военкомата, ждал писем с фронта и горевал, когда приходили очередные похоронки.
