— Товарищ майор, дежурный офицер по батальону старший сержант Родак прибыл по вашему приказанию.
Майор взглянул на сержанта, козырнул и продолжил прерванный разговор:
— Итак, товарищи офицеры, то, что мы видим на горизонте, эти усадебные постройки, это, если верить моей карте, и будет как раз то поместье, которым мы должны, на этот раз по-хозяйски, овладеть. А называется оно Грюн, что по-нашему и по-вашему означает, кажется, Зеленое. Я правильно говорю, политрук? — Капитан Затора, рослый блондин, заместитель командира батальона по политико-воспитательной работе, улыбнулся и утвердительно кивнул головой:
— Верно, товарищ майор. Зеленое.
— Ну и бог с ним, — добавил Таманский по-русски.
Майор Таманский был чистокровным русским, с поляками шел от самого Ленино, а в минуты хорошего настроения шутил, что именно из-за фамилии, оканчивающейся на «ский», кадровики после выписки из госпиталя направили его в формируемую на Оке польскую дивизию, чтобы помог союзникам своим боевым опытом. Так с ними и остался. С первых же дней Таманский считал для себя делом чести выучить польский, чтобы разговаривать со своими бойцами на их родном языке. И это ему почти удалось. Даже известная польская скороговорка «Не пепш, Петше, вепша пепшем» — «Не перчи, Петр, поросенка перцем» — теперь уже не застигала его врасплох. Он понимал все, хотя разговор давался ему еще с трудом.
— А ты куда запропастился, Родак? Хорош дежурный офицер! Командир должен его разыскивать, а потом еще полчаса ждать.
— Разрешите доложить, товарищ майор, хвост колонны немного отстал.
— А что случилось?
— Да Ковальчик с коровами возится.
— Это тот, усатый, с Крестом за храбрость?
— Тот самый, товарищ майор.
— Прекрасный солдат и хозяин хороший. Такие нам теперь нужны, вот так-то. И без ухмылок, товарищи. Война закончилась, пора возвращаться к нормальной жизни. На заводы, к земле, к коровам. И нечего стыдиться. Чего я только жду не дождусь — так это вернуться поскорее на свою пашню… Но всему свое время… А теперь, старший сержант, слушай мой приказ.
— Слушаюсь, товарищ майор.
— Возьми пару смекалистых ребят и сгоняй вон в ту усадьбу. Разведаешь все, посмотришь, понюхаешь, что там и как. Вернешься и доложишь. А мы пока подождем здесь, позагораем на солнышке. Только мигом, Родак. Мигом. Понятно?
— Так точно, товарищ майор.
— Ну давай, сынок…
До усадьбы было километра два. Родак посадил отделение капрала Квятковского на два мотоцикла с колясками, вскочил на своего «харлея», и они двинулись. По дороге он обдумывал, как лучше разведать объект, и одновременно внимательно оглядывал все вокруг. Еще раньше его поразило полное отсутствие людей. Едва они свернули на ответвление шоссе, ведущее на север, — людей как вымело. А ведь на основных магистралях, идущих с запада на восток, шло настоящее переселение народов. Кого только там не было: узники из концлагерей, военнопленные, вывезенные на принудительные работы в Германию, ну и сами немцы, преимущественно гражданские лица, брели как неприкаянные и в ту и другую сторону. А здесь — чем дальше на север, тем безлюднее. Поэтому эта стоящая особняком великолепная усадьба, к которой они приближались, вызывала интерес. Подъехав к чугунным воротам парка, Родак подал знак рукой. Мотоциклы остановились. К нему подошли Квятковский и Травка. Остальные бойцы с автоматами на изготовку зорко осматривались по сторонам.
