Бог дал нам хороших детей. Мы с матерью воспитали их так, что они чувствовали себя поляками и думали как поляки. Сташек вырос настоящим поляком и мужчиной. Смелым. Недалеко от нас находился лагерь польских военнопленных. Нам на свободе, имея хозяйство, всегда жить было легче. Ну и наш парень, как только представлялась возможность, прокрадывался к пленным, когда те работали в поле, и передавал им что-нибудь съестное. Весной сорок четвертого старый Куглер совсем обезумел: получил известие, что его сын Рудольф погиб на фронте. Это был его единственный сын, что правда, то правда, но почему он решил за это отыграться на других? Не плачь, мать, я должен обо всем рассказать, чтобы наши солдаты знали, как нам здесь жилось и какое страшное несчастье обрушилось на нас… В мае сорок четвертого года снова нагрянули гестаповцы, подняли нашего сына прямо с постели и без каких бы то ни было объяснений забрали его. В тот же день в дом заявился жандарм и отвез в участок Марту, невестку Куглера. Только тогда я понял, что грозит моему сыну… Не плачь, мать, я должен рассказать все до конца, пусть ребята знают… Так вот, старый Куглер наговорил в гестапо на нашего сына, будто бы он сожительствует с Мартой. Парню не было еще и девятнадцати! А овдовевшей Марте — около тридцати. Впрочем, это не так уж важно. Наш парень был крепким, как дуб, рослым и сильным. Как знать, может, и нравился Марте…
— Побойся бога, Юзек, что ты мелешь! Ведь Стась был еще совсем ребенком.
— Успокойся, мать. Я так и думаю. Но даже если бы это было и так, разве можно за это убивать человека? А нашего сына, только из-за наговоров старого Куглера, ведь Марта их не подтвердила, приговорили в ускоренном порядке за Rassenschande, то есть за осквернение расы, к смертной казни… Потом согнали со всей округи поляков и повесили нашего сына. На груди ему прикрепили табличку с надписью: «Каждого поляка, который посмеет подойти к немецкой женщине, ждет моя судьба»… Когда фронт уже приближался, Куглер бросил все на произвол судьбы и сбежал. Нам тоже не позволили здесь остаться. В январе, в лютый мороз, немецкие солдаты выгнали из деревни всех без исключения: немцев, поляков, стариков, детей. К счастью, по дороге нам удалось ускользнуть на телеге из этой колонны. А когда русские прорвали фронт и наконец-то эти земли снова стали польскими, уже в марте, мы возвратились в Новую Весь. Мы вернулись, чтобы похоронить по-христиански нашего сына, ведь тогда его как собаку бездомную закопали под забором. Я не мстительный, но коль скоро возвратился сюда, где вместе со своей семьей проработал почти двадцать лет, то подумал, что дождусь здесь Куглера… Но он не вернулся.
